Тут его взгляд упал на плоскую жестяную коробочку в другом углу сундука. Он подцепил ее ногой и открыл крышку. Ах, какие чудные сухарики! У пустогроха, который вот уже двое суток ничего не ел, вдруг проснулся, несмотря на страх и качку, зверский аппетит. Он взял сухарик, быстренько его схрумкал, потом захрустел вторым, третьим… В конце концов коробочка опустела. И хотя буря все так же шумела, ему сразу полегчало. Он даже трусцой подбежал к окну и посмотрел на бурлящее море. Внизу клубилось сплошное пенное облако, но временами на гребне волны взлетало что-то странное и непонятное: не то дяденька, не то рыба, большое и толстое, зеленоватого цвета. Может быть, водяной? Один раз он вроде бы даже разглядел толстую морду с довольной ухмылкой, но сквозь пену и брызги было точно не разобрать.

И пустогрох пошлепал обратно в сундук: под стеганым одеяльцем хотя бы тепло. Он снова взялся за книжку в кожаном переплете и сказал себе так:

— На улицу в такую бурю не вылезешь. Заснуть не заснешь. Почему бы не почитать, пока шторм не уляжется? — Он устроился поудобней, положил на колени книжку и, пока море с небом спорили, кто сильней, прочел вот такую историю…

Каждый год перед наступлением карнавала старый Матиас доставал из чулана своей костюмерной лавки куклу Аглаю. Наряжал ее в старинный русский сарафан, который весь год хранился в особой шкатулке, и ставил в витрину. А перед этим долго расправлял складочки, заплетал кукле косы и вешал Аглае на шейку картонку на красной тесемочке. На картонке было написано:

Так продолжалось вот уже девять лет. Кукла привыкла, что всего только шесть недель в году, пока люди веселятся на карнавале, ей можно покрасоваться в витрине, остальные же сорок шесть недель приходится ютиться в чулане, среди старых ворчливых кресел и невеселых светильников. К счастью, в чулане нашелся уютненький уголок, где проживал весьма любезный Махровый Халат в цветочек. Аглая отлично с ним ладила. В зимние холода цветастый кавалер так плотно укутывал свою даму, что наружу торчал один носик, а в летние жаркие дни аккуратно обмахивал ей личико своим широким правым рукавом, навевая прохладу. К тому же милый Махровый Халат утешал Аглаю в праздничную неделю от Рождества до Нового года, когда она томилась в ожидании карнавала, с пестрым серпантином, воздушными шарами и восхищенными взглядами детей и взрослых — всех, кто будет любоваться ею через стекло витрины.

— Радуйтесь, что карнавал еще не настал, — приговаривал всю неделю мудрый Махровый Халат. — Чем скорее он начнется, тем быстрее кончится… Радуйтесь, милая фройляйн Аглая, что за девять лет вы ничуть не состарились и все так же прекрасны. Вот влюбитесь — и прощай покой, прощай красота!

Помяните мои слова! Влюбился я как-то раз в одно прелестное китайское кимоно, и жизнь мне теперь не в радость…

Махровый Халат вздыхал, брал Аглаю за изящную кукольную ручку и желтой увядшей розой, вдетой в розовую петлицу, целовал ей пальчики. Ах, какими галантными бывают халаты, когда утешают кукол!

Но сегодня Аглая в утешениях не нуждалась. Настал карнавал, и она — чистенькая, причесанная, не кукла, а загляденье! — стояла в витрине, радуясь одобрительным взглядам с улицы. Стояла и думала о любви, той самой любви, о которой Махровый Халат рассказывал всякие странности.

Внезапно Аглая очнулась от мечтательных дум. Сквозь стекло на нее смотрели два больших карих глаза! Вот справа и слева растопырили пальцы две руки, а между ними прижался к стеклу забавный курносый нос. А под носом Аглая увидела рот: губы вытянулись в трубочку, как в поцелуе… Что бы это значило? Как бы там ни было, происходило нечто необычайное и волнующее. Но вдруг лицо за окном исчезло. Дверной колокольчик звякнул «Да будешь верен ты и честен…», задребезжала стеклянная дверь, колокольчик звякнул еще раз — уже громче и сердитей, — и наконец до Аглаи донесся мальчишеский голос.

— Одолжите мне эту куклу с витрины, пожалуйста! У нас сегодня вечером детский бал, — сказал мальчик.

— Куклу я тебе не дам, — сказал старик. — Но, может, тебе приглянется один из моих костюмов? К примеру, вот этот — испанский. Или вон тот — китайский?

— Да нет же! Я куклу, куклу хочу! — заупрямился мальчик.

— А зачем тебе кукла? — с досадой спросил Матиас.

— Я буду с ней танцевать, — сказал мальчик. — Она гораздо симпатичней моих глупых кузин и сестриц. К тому же маленькая. Ее можно держать на руках. Не станет хныкать, что ей наступили на ногу.

— Смышленый ты парень! — сказал Матиас. — Но куклу я тебе все равно не дам. Она мне нужна для витрины.

— Хочу! Хочу! — закричал мальчишка. Кукле показалось, что он даже ногой притопнул от нетерпения.

гневно воскликнул старик. Тут раздался страшный шум. Дверной колокольчик громче обычного прогремел «Да будешь верен ты и честен…», и Аглая увидела, как кто-то кубарем вылетел из магазина на улицу. Это хозяин выставил мальчика за порог.

«Бедненький, — подумала кукла. — Хоть бы он еще разок на меня посмотрел!»

Минута прошла в томительном ожидании, и вот за окном опять возникли два больших карих глаза, потом нос, а потом и рот. Губы взволнованно шевелились. Мальчик, наверное, что-то ей сказал. Но кукла ничего не поняла.

Мальчик догадался, что Аглая его не поняла, поднял руку и дважды показал ей пять пальцев. Затем подмигнул, засмеялся и исчез за мутным стеклом витрины.

«Что же он хотел мне сказать своими растопыренными пальцами?» — думала кукла. Весь остаток дня и весь вечер она ломала над этим голову, но так и не догадалась. Когда на башне пробило двенадцать часов ночи, сердце маленькой куклы радостно затрепетало. Каждую полночь, как всем известно, куклы на целый час оживают. Аглая потянулась, расправляя затекшие руки и ноги, сняла с шеи картонку на красной тесемочке, вспомнила курносого паренька с карими глазами и глубоко вздохнула. И вдруг ей почудилось, будто в замочной скважине звякнул ключ. Кукла перепрыгнула через пеструю занавеску с подоконника в лавку, а колокольчик уже трезвонил свое: «Да будешь верен ты и честен…» В дверях стоял тот самый мальчик. В руках он держал фонарик. Мальчик весь сжался от страха: колокольчик звонил очень громко.