— В самом деле трясет?

— Где-то внутри, — заверил я. — Глубоко.

— Ну, разве что очень глубоко, — заметила она. — Не думаю, что замечаете такие глубокости. Человек вы…

— …неглубокий?

— Не замечать глубины, — ответила она, — не так уж плохо. Кораблю, что идет по морю, неважно, сто ярдов до дна или тысяча.

— Вы знаете, — заметил я, — что такое корабли? А чего же я тогда распинаюсь?

Она посмотрела на меня с удивлением.

— Вам это нравится, вот и распинаетесь. Разве не так? А мне жить на берегу моря и не знать, что такое корабли?

— Гм, — сказал я, — разве дальше не весь мир покрыт льдом? Даже летом… И если есть там море под толщей снега в десяток ярдов…

Она изогнула губы в презрительной усмешке.

— Хотела бы я показать вам наше море, чтобы сбить это глупую спесь!

— Договорились, — сказал я. — Я покажу вам наше южное море, вы покажете северное. И мы сравним, где корабли крупнее. Но это будет потом, а сейчас вашему высочеству предстоит сидеть рядом с его величеством королем!

Она посмотрела на меня с жалостью.

— Что у вас за дикарские представления?.. У его величества есть жена, которую он отослал еще в начале войны в безопасное место. Это ее кресло.

— Как же тогда? — воскликнул я.

— Как и вы, — ответила она просто. — Мне будет уютно и в тех покоях, которые отвел мне его величество король Леопольд.

Я посмотрел в ее равнодушно-прекрасное лицо с настолько безукоризненными чертами, словно она и не человек вовсе.

— Ловлю на слове, — сказал я зловеще. — Будете рядом, наплачетесь… Впрочем, это я наплачусь от вас… наверное.

Она произнесла безмятежно:

— Какой-то вы человек крайностей, принц Ричард.

— От вас у меня только одна крайность, — буркнул я.

Она вскинула брови и посмотрела с немым укором.

— Ваше высочество?

— Предельный восторг и обожание, — ответил я, не особенно и маскируя сарказм.

Сакрантские лорды выехали встречать короля еще с утра, мои полководцы и военачальники через час, как и обещали, а я еще помедлил во дворце, но не придумал, чем себя занять, и, кликнув Бобика, велел подать моего черного коня к подъезду.

Яркий солнечный день, белые просторы слепят глаза, даже небо настолько светлое, что выглядит заснеженной пустыней, дальний лес почти скрыт под тяжестью пригнувшего ветви снега.

Я догнал пышную группу всадников, вся наша знать двигается тесной группой, радостно взвинченные. Чуть в сторонке еще больше празднично разодетого народу, у всех шубы распахнуты, чтобы открыть на груди золотые цепи разной конфигурации, размера и у кого с драгоценными камнями, у кого с массивными бляхами из золота с выдавленными там знаками и гербами.

Альбрехт оглянулся, заслышав грохот копыт арбогастра, под которыми мерзлая земля не просто трещит, но и разламывается, как молодой лед.

— Ваше высочество!.. Не слишком ли одеты легко?

— У меня кровь пока еще горяча, — ответил я, но напомнил себе, что можно было бы одеться и теплее, а то как белая ворона, хотя для многих эти толстые шубы — признак важности, носят для спеси, ибо чем человек шире и крупнее, тем он как бы могущественнее и значительнее, в смысле, альфасамцовее. — Все в порядке, мы же не надолго?

— Это как получится, — ответил он. — Все ли в наших руках?

— Все, — ответил я. — А что, еще не то возьмем.

— За горло, — добавил он задумчиво, — встряхнем и спросим… а что спросим?

Я отмахнулся.

— Неважно. Что-нибудь красивое или многозначительное. Пусть даже и не в тему.

— Главное, — согласился он, — стиснуть пальцы на горле.

Под конскими копытами плотно утоптанный снег проламывается со смачным хрустом, хотя полозьями саней укатали вроде бы до твердости камня, морозный воздух пока еще приятно обжигает кожу.

Идя на рысях, догнали отряд копейщиков. Те настолько бодро и слаженно идут по дороге, что почти маршируют, хотя пока что это понятие здесь незнакомо, однако умелое и быстрое перестроение знакомо издавна, хотя потом забывались и достижения македонской фаланги, и умелые маневры римских легионов, снова и снова все начиналось сначала. И эти вот рыцарские дружины, не подчиняющиеся никакой дисциплине — это начало… уже на новом уровне.

Обгоняя копейщиков, пронесся отряд тяжеловооруженных всадников, их не отличить от рыцарей, разве что шпоры не золотые, да кони поневоле попроще.

Альбрехт проворчал ревниво:

— Стоит ли так стараться для встречи побежденного короля?

— Уважение выказываем, — пояснил я. — Такое и корове приятно.

— Уважение уничтожает остальные чувства, — заметил он.

— Так то подлинное, — пояснил я. — А мы только выказываем! Вежливые мы, понятно, граф?

— Что, правда? — спросил он озадаченно.

Со стороны леса показалась группа конных, мне даже почудилось, что из самого леса, хотя это немыслимо даже для охотников, снега слишком глубоки.

Впереди маркграф Джонатан Берген, рядом всадник с короной на голове поверх легкой шапочки с мехом, облегающей голову и закрывающей уши. Корона, как я рассмотрел, королевская, так что это может быть только сам король Леопольд Кронекер, сюзерен королевства Сакрант, невольный, так утверждают, союзник Мунтвига.

Мои лорды живо переговариваются, все держатся приподнято, мы же победители, на короля смотрят без всяких церемоний. Да, король, но это побежденный король.

Сам Леопольд невысок ростом, с короткой русой бородкой, где седина не так уж и заметна, сухощав, хотя одежек на нем не сосчитать, а сверху еще и роскошный меховой плащ, расшитый золотыми розами и украшенный драгоценными камешками.

Когда приблизился, я рассмотрел интеллигентное лицо, умные усталые глаза, мешки под ними, слегка запавшие щеки, но чуточку выдвинутую нижнюю челюсть, что говорит о присутствии характера и наличии воли.

На меня взглянул с некоторой робостью, как человек смотрит на большую собаку с оскаленными клыками. Кто знает, что у нее на уме, может, не укусит, а может, и укусит.

Я ощутил не то что неловкость, но даже некоторый стыд, неужели в самом деле выгляжу диким варваром, которому только бы кровавые сражения, лязг мечей и крики мертвецов?

— Ваше величество, — произнес я со всей теплотой, на какую способен по отношению к другому мужчине, — приветствую в вашем прекрасном Генгаузгузе, сохраненном нами в целости и сохранности для сегодняшнего победного возвращения вашего величества в ваш дворец и на ваш трон государя и повелителя!