Невозможно было строить планы на будущее. Абсолютно. Я не могла что-либо запланировать и быть уверенной, что задуманное осуществится. Не могла поручиться, что уложусь в сроки. Не могла взять на себя какую-либо ответственность. Я жила как на зыбком песке, который понемногу поглощал меня.

Например, на деловую встречу я опоздала, потому что утром мы поссорились из-за какой-то мелочи. Утренние ссоры в семьях алкоголиков, нарушающие нормальный ход вещей, это особая абсурдная глава. Алкоголика и его партнера не интересует, что ребенка надо отвести к девяти утра в садик, потому что иначе он опоздает на экскурсию. Без пяти девять мы начинаем перепалку из-за того, что один на другого косо посмотрел или же пытался уловить запах, идущий изо рта партера (ну что, Шерлок, чем пахнет?) Или ночное столкновение настолько забирало у нас все силы, что мы оба умудрялись проспать. Даже не сосчитать, сколько раз нам приходилось догонять на такси ушедшую вперед группу, чтобы Йоахим не остался без детского спектакля, который ему так хотелось увидеть.

И ужин в ресторане, где мы заказывали стол, не обходился без неприятностей. Иногда ссора вспыхивала перед самым выходом из дома, например, если я впадала в истерику, почувствовав, что от Рихарда тянет спиртным. Часы тикали, нам уже давно следовало сидеть за столом, но алкоголик Рихард и его жена Мариса в праздничной одежде орали друг на друга, а дети плакали. Так мы не однажды оказывались без ужина. Но, может быть, это было к лучшему.

Актуальные и заранее намеченные планы было легко использовать в целях шантажа. Если, скажем, Рихард хорошо знал, что некое событие для меня крайне важно, он мог из чистого злорадства заявить, что ему-то туда как раз не очень хочется! Он остается дома. Можешь идти сама, если тебе это так важно. Да-да, вот таким расчудесным образом он демонстрировал свою власть надо мной. Делал мне больно.

Раз уж я решилась жить с алкоголиком, о каких-либо планах следовало забыть. Если мы вышли вовремя, слава тебе, Господи! Если нет, ну, это не новость…

Летом Рихарду предложили работу в США. Это означало, что его не будет две недели. Турне его клуба, от которого не отказываются. Я собиралась уехать с детьми на дачу. Шарлотта обещала помочь мне. Между ней и Петером взаимопонимание значительно уменьшилось: невозможность иметь ребенка заметно поколебала любовь. Менструации приходили с железной регулярностью, и в отношения вкралась пустота. По-моему, дело шло к тому, что Шарлотта вновь останется одна.

– Кажется, я не люблю его, – сказала она мне однажды вечером, в конце весны, когда мы говорили «про жизнь». – Или люблю не так, как ты любишь Рихарда.

– Не так, как я люблю Рихарда? Да я сама не знаю, как я его люблю, – мотнула я головой. – Я не вполне уверена, хорош ли такой способ любви.

– Но у вас есть дети. Вы – семья, а это что-то значит. Я никогда ни с кем не жила дольше года. Мне так не везет в любви, – добавила она тихо.

Не могла же я ей сказать, что в действительности я завидую ее способности уйти, освободиться от отношений и не оглядываться назад. Возможно, стоило ей рассказать, что скрывалось за нашим браком, когда мы жили вместе на даче. Я, она и дети.

Отъезд Рихарда вызвал во мне двоякие чувства. С одной стороны, мне было ясно: он будет пить, как с цепи сорвавшись. С другой – в его отсутствие я надеялась отдохнуть душой от постоянных обвинений, от невыполненных обещаний. У меня часто болел желудок. Ночью я плохо спала. Я кормила Миранду и всегда с испугом просыпалась, когда подсознание подсказывало мне, что уже шесть утра, а мужнина половина постели пустует. Отсутствие его тела очень ощущалось. Нетронутая подушка. Холодная простыня. Сложенное одеяло. Бр-р-р, словно место последнего отдыха. По утрам над всем этим витал его дух и смеялся надо мной.

Наконец-то он сможет напиваться спокойно, без строгого присмотра своей сварливой жены. Я подозревала, что он мечтает об этом, как о празднике. Меня немного удивило, что ему предложили эту работу, хотя, с другой стороны, в своей области он уже был известным человеком и многие им восхищались. Молодой отец маленьких детей и уже успел прославиться… А то, что он носил в себе мину замедленного действия, на лбу ведь не написано. И если он мог выпить столько, что другому грозило смертью, это в глазах окружающих делало его героем. В его среде чрезмерное увлечение наркотиками и алкоголем цвело буйным цветом и считалось романтичным занятием. Ни один стоящий клуб не обходился без спиртного. Что за гулянка без сигарет? Что за тусовка без травки? Что за секс без «экстази»? И кого, спрашивается, интересовало, что Рихард, король клуба, принял стаканчик виски сверх нормы? Наоборот, на следующий день над этим можно было от души посмеяться. Эта молодежь еще не чувствовала дыхания смерти. Молодые бессмертны. Их тела способны выдержать все. Когда они валились без сил, непрерывно танцуя под музыку MTV, достаточно было принять дозу кокаина и можно продолжать.

И никому в клубе не было дела до того, что кроме искрящейся обалденной ночи, кое-кто может иметь личную жизнь. У кого-то есть ребенок? Это его проблема. Кто-то попал в переплет? So what[3]. Для них это не повод для беспокойства. Клуб пульсировал своей жизнью каждую пятницу, и его кайфующие посетители беззаботно предавались танцам под оглушительные ритмы «техно»-музыки. Несваренная каша, закончившиеся пеленки, ребенок, проплакавший всю ночь, – ничего из этого в их схему не входило. В клубе были свои любимчики, но условия были жесткие: играй с нами по нашим правилам. Иначе ты не нужен. Король клуба умер – да здравствует Король клуба!

У меня отлегло от сердца, когда Король клуба сел в самолет и исчез в Лос-Анджелес. Я по нему не плакала.

Мы провели с Шарлоттой и детьми две дождливых недели. Но они прошли спокойно. Малыши надевали резиновые сапоги и бродили по лужам, образовавшимся на дороге. Купались в море: несмотря на низкую облачность, было тепло. А Шарлотта вентилировала свои опасения, мол, быть ей старушкой без собственных детей. Я пыталась утешить ее, говорила, что определенным образом дети у нее уже есть. «Мои дети немного и твои, – утверждала я. – Ты же их тетя. Было бы хуже, если бы и я оказалась бездетной». А она заявила, что безумно хотела бы почувствовать беременность. Ощутить, что это такое, носить плод в животе. Она хотела быть толстой и необъятной и ходить, переваливаясь, словно утка, с ноги на ногу и подпирая руками поясницу. Но потом опускалась с небес на землю, сознавая, что их отношения с Петером начинают распадаться.

– У всех есть дети, на кого ни посмотришь, – вздохнула она, когда мы сидели в саду, благо дождь недавно прекратился. – Мне везде попадаются вздувшиеся животы. На днях в газетах писали, что София Бергстрем родила мальчика. Представь себе, и она. Это же надо!

– А кто это? – спросила я, думая о своем.

– Да ты ее знаешь! София, моя лучшая подруга по гимназии. Мы несколько лет не виделись, не слышались, и вот теперь я читаю это сообщение. Придется купить ей что-то в синих тонах.

Я кивнула головой в знак согласия и взяла на руки Миранду, которая проснулась в коляске.