Он изобразил на большом пальце жест оттягивания крайней плоти. Сложность описания, казалось, его успокоила.

– Потом я натянул её обратно, потому что без неё некрасиво. А мы ещё сходим к ним в гости?

– Конечно. Если только их мама нас не выгонит… Знаешь, в вашей стране многие люди…

– Она сука! – крикнул Серж. – Сволочь! (Он снова подумал о докторе) – Посмотри, – сказал он, неожиданно повеселев, – Томас дал мне… глянь на эти фиговинки!

Фиговинки тоже было новым словом, только на этот раз продиктованное нежностью. Серж достал из кармана свёрточек и развернул упаковку – новую купюру в десять марок. В неё была завёрнута изящная голова лошади из слоновой кости, возможно, отколовшаяся от большой шахматной фигуры, и золотая цепочка, короткая и очень тонкая, несомненно, то, что осталось от детского браслета, утратившего табличку с именем.

Джонатан показал Сержу, как можно прицепить голову к цепочке и как всё это можно повесить на шею на шнурке. Серж хотел, чтобы работа была сделана немедленно. Джонатан, руки которого были окровавлены и засалены утиными внутренностями, пообещал ему сделать это после ужина. Он перестал собирать фисташки и подтолкнул их к мышиному углу. Чашка – пластиковый контейнер – не разбилась.

Серж ничего не подарил тому мальчику взамен. Он чувствовал себя виноватым. Он объяснил Джонатану, что если бы у него была с собой книжка с пахучими рисунками… Увы, у него не было с собой ничего, кроме стофранковой купюры, но она не годилась для подарка…. Или годилась?

Джонатан согласился, и улыбнулся, представив себе лицо матери, обнаружившей банкноту в вещах своего сына.

Кстати, у Сержа в Париже были вещи поинтереснее. С сожалением он описал маленькую коробочку; Джонатан так и не понял – из чего она сделана, из черепахи, перламутра или из пластика (похоже, это была пудреница). Затем Серж прошёлся по предметам, которые хранил в ней, и считал очень ценными. Пуговица, золотая, а точнее латунная, с морским якорем. Два маленьких продолговатых магнитика из тех, что можно найти в застёжках на дверках шкафа: они очень хорошо магнитили. Миниатюрный компас, сделанный из брелка для ключей, стрелка которого вращалась по кругу. Головоломка в футляре, как у компаса, но с маленьким шариком внутри и вогнутым дном с кругом пронумерованных дырочек. Кольцо с бриллиантом размером с фундук. Пружинный самострел длиной в палец, стреляющий горящими спичками до потолка. Полученный презент, казалось, имел что-то общее с этой коллекцией и шкатулкой, где она хранилась.

– Но они ни на что не годны, они глупые! – тем не менее, заявил он, немного смущённый описанием этой секретной сокровищницы, редкой по масштабу содержимого и намного превосходящей обычные игрушки – большие и скучные, на которых почти нечего рассматривать. Но Джонатан не выказал особого интереса. Он выкладывал улиток в форму для запекания, вытаскивал мозги, вынимал кости из маринованной сельди, сливал рассол из оливок и засыпал чесноком салат из кукурузы с помидорами, цикорием и свеклой. Это было странное меню, составленное из продуктов, которые Серж выбрал в городе. Благодаря богемным обедам Барбары, мальчик не имел скучных вкусов. Джонатан был особенно удивлён улиткам, которых Серж тщательно пережёвывал, словно жвачку – сам он практически сразу глотал их, прежде чем они касались зубов, и только повзрослев, он научился любить чеснок.

Серж был большим любителем пасты; признавал её только в чистом виде, добавляя лишь крупинку масла. Он ел её без соуса, сыра и приправ, пальцами, одну макаронину за другой, переваренной и довольно холодной. Он на дух не переносил маленьких и скользких, которые нужно есть вилкой или ложкой, и если в бакалейной лавке он видел, как Джонатан берёт такой пакет, он останавливал его:

– Нет! Не те! Они никуда не годятся!

Что касается десертов – мальчишка ел всё сладкое без разбору. Наверное, более обидчивого кондитера, чем Джонатан, раздражало бы пристрастие Сержа к определённой марке фабричного печенья, которое он грыз весь день; дом был полон им. На обёртках были маленькие игральные карты, которые нужно было вырезать. Серж коллекционировал их, и после долгого обдумывания вариантов выбрал их в подарок Томасу. Он оставил себе только дубликаты. Он даже не подумал об игрушках, которые Джонатан купил к его приезду; он почти не играл с ними, они не вызывали персонального интереса. Он засомневался насчёт книжки с картинками, но не знал, умеет ли другой мальчик читать, и ему было жаль расставаться с некоторыми изданиями, в которых он мог поупражнять свой талант.

– Нет… он не умеет читать… – бормотал он про себя, лёжа на полу после еды и перелистывая свои материалы для чтения, разбросанные вокруг.

Томас был самым младшим из братьев, меньше всех говорил и больше всех смеялся. Он всё видел, и всё его забавляло. Джонатану он был наиболее симпатичен, и он был рад тому, что Серж проявил такую живую и спонтанную нежность к этому малышу (у Томаса выросли ещё не все зубы, а у Сержа уже давно выросли, по крайней мере, спереди); и тому, что этот малыш оказался единственным из троицы, кто что-то подарил Сержу – этот забавный подарок, не имеющий ни ценности, ни важности, кроме тех, которые он сам ему придавал. В конце концов, Серж оставил себе свои любимые книги, Томасу он выбрал замечательную книгу, которую ему было очень трудно читать. Отложил её вместе с картами.

– Раз он не читает, то какая ему разница, – сказал он с безупречной логикой.

Джонатан согласился; он припоминал, как дарил своим друзьям слишком хорошие книги, следуя тем же рассуждениям.

Пока Серж искал подарок, он проделал крошечную дырочку в голове лошади и таким же крошечным винтом ему удалось прикрепить к ней цепочку за концы, образуя круг. Импровизированный кулон занял своё место на куске чёрной резинки от подвязок, которую Джонатан предпочёл другим шнуркам из опасения, что ребёнок задушит себя.

Он был прав: Серж не снял безделушку с шеи, когда лёг спать. На следующий день Джонатан заменил резинку закладкой, достав её из переплёта большой книги; лента из изумрудно-зелёного шёлка была достаточно хрупкой, чтобы не представлять опасности, и она хорошо смотрелась на мальчишеской коже.

Маленький кролик не убежал. Серж трогал его, гладил, играл каждый день. Маленькое создание было почти таким же игривым, как кошка, но без улыбки на мордочке. Вид он имел чопорный, иногда симпатичный, иногда пожилой. У этой породы были необычайно длинные уши, очень большие