«Спокойно», — подумала я.

Тут очень кстати Булгаков повернулся ко мне:

— Я предлагаю оставить господ докторов и поговорить у фонтана. А то ведь не дадут вам со мною пообщаться.

Я с готовностью сорвалась с места, хотя, если честно, было немного жалко уходить из-за стола, не попробовав фляков господарских. Я почему-то точно знала, что они тут есть, но не знала, как выглядят.

— Миха, трахни ее там! — выкрикнул кто-то из писателей, и все заржали.

— Пойди на Ясную Поляну, — ответил Булгаков скабрезнику и взял меня под руку.

— Захватите бутерброд, — сказал Горин, — Обязательно надо закусывать, — и подал мне пустой газетный сверток. «ПАРЛА», — было написано на нем. Все почему-то опять засмеялись. Я ускорила шаг.

Михаил Афанасьевич и я молча прошли метров пятьсот по каким-то сыроватым коридорам, пока в тупике за очередным поворотом не показался огромный неработающий фонтан. Мы сели на гранитный парапет, достали по сигаретке и помолчали еще немного.

— Ты, кажется, хочешь теперь спросить совсем о другом? — сказал Михаил Афанасьевич.

— Да! — я напряженно глядела на него. Он на меня — Довольно равнодушно.

— А разве ты еще не поняла? — ухмыльнулся он.

В том-то и дело, что поняла. Поняла. И все-таки спросила:

— Неужели все писатели попадают в ад? Булгаков зевнул:

— Еще поэты.

— Но почему?!!

— Потому что Слово... конкуренция, опять же... по кочану, в общем.

— И больше никого-никого в аду нет?

— Конечно, нет! — досадливо поморщился Михаил Афанасьевич.

— А черти? — голос мой дрожал, когда я задавала этот совершенно лишний вопрос.

Булгаков снова ухмыльнулся. Его глаза нехорошо сверкнули красненьким. Мне стало сильно не по себе.

— А ты как думала, — подтвердил он.

— А если я больше — ни-ни?

Я с отчаянием смотрела на Булгакова. Раздвоившись, он стек по моим щекам.

— Не по-лу-чи-тся, — проговорил по слогам Михаил Афанасьевич, и я уловила в его голосе плохо скрытое злорадство, — теперь только продолжать.

— Мамочки, — всхлипнула я.

— Да ничего. Привыкнешь.

— И что ж я тут буду делать?

— Известное дело, по специальности. Вот аграрии — пашут. Врачи — сама видела. Философы — дурака валяют. Инженеры — фонтаны строят... В общем, так сказать, что на становление повлияло и к писательству соблазнило, то и это самое.

Я была в шоке.

— Спиртику все ж таки надо было, — сказал Булгаков с не очень искренней заботой.

— Свидание окончено, — донесся издалека казенный голос, и я чуть не заорала от радости.

— Ну, пока! — прозорливый Булгаков даже хохотнул.

— Прощайте, — сказала я ему.

— До свидания, — с нажимом поправил он. Я промолчала.

У дверей медпункта ко мне подскочил какой-то мелкий бес в виде незнакомого доктора. На нем была повязка дежурного.

— Эй, журналистка! Состирнешь, притаранишь чистое, — сказал он, всучив мне в руки набитую тряпьем наволочку со штампом «+».

— Не буду! — швырнула я наволочку ему в грудь. Он мерзко заржал:

— Привыкай, дура, — и снова всучил мне тряпье. Я выкинула узел тут же, за дверью.

Провожал меня на выход уже другой охранник. Мне даже неинтересно было знать его фамилию.

На вахте поинтересовались, хочу ли я посетить еще какой-нибудь департамент. Я нервически передернулась; довольно с меня и медицинского. У меня забрали пропуск, и буквально через мгновение я уже сидела дома перед компьютером.

Ну конечно, вы можете не верить ни одному моему слову. И даже покрутить пальцем у виска. И отматерить меня за поклеп на кумиров. И лишить меня права голоса и прочих гражданских прав. И вы наверняка все это по пунктам проделаете. Но напоследок я скажу: не представляю, как выглядит рай и на какие тусовки он поделен, но нет ничего более скучного и пошлого, чем писательский ад. Не ходите туда.

А я, конечно, могу прям сейчас все бросить. Насовсем. Прям сейчас — и ни строчки за день. Подумаешь.

Только какой смысл-то? Булгаков ведь сказал мне «до свидания». А главное, я вспомнила, как, сидя с ним на гранитном парапете, машинально достала из кармана монетку и бросила ее в фонтан.

ПРИШВИН И ЁЖ (рассказ Э.Э. Кербера)

На сороковой день Пришвин оказался в лесу, гуляя вдоль ручья в поисках нового ежика. Еще при жизни, закапывая в саду труп очередного ежа, Пришвин тут же направлялся к ручью за новым животным. Он и сам вряд ли б смог ответить на вопрос, сколько раз наведывался сюда за добычей. Много. Очень много. Пришвин подсел на ежа. Его ломало. Ежей он чувствовал по запаху. Привычка гулять вдоль ручья осталась с ним и после смерти.

На этот раз запах ежа был невероятно сильным. У Пришвина перехватило дыхание.

— Меня ищешь? — услышал писатель и, обернувшись, не поверил зрению: рядом с ним, прямо напротив его бровей, располагались когтистые ноги. Сам еж был громаден, как бог. Впрочем, в бога М. Пришвин почти не верил, так что сравнение будем считать некорректным. Он просто увидел ежа. еж как еж, только сильно большой.

— Позвольте, — сказал Пришвин, — это вы мне?

еж был выше русских берез. Он огляделся и заржал фамильярно, как купец третьей гильдии:

— А что, ты тут еще кого-нибудь видишь?

— Нет, — признался Пришвин.

За его спиной плескался ручей. Пришвин вдыхал запах большого ежа и чувствовал приближение большой эйфории. Разговаривать он пока не мог.

— Ну вот, — сказал еж, — значит, тебе, — и, легонько пхнув писателя лапой, столкнул его в воду.

Пришвин умел плавать, но сейчас ему не хотелось. Досадливо отфыркиваясь, он подплыл к берегу и ухватился за куст, чтобы вылезти на сушу. Но еж снова подпихнул его лапой, и Пришвин опять очутился на середине ручья. Так было несколько раз: Пришвин греб к берегу, а еж спихивал его назад в воду. Наконец, видя, что Пришвин почти выбился из сил, еж вьшнул его ногой из ручья и палочкой закатил в загодя положенную на землю шляпу.

Лежа в шляпе, Пришвин думал, что все это ему снится.

Между тем еж поднял Пришвина и понес куда-то; видимо, к себе домой — издеваться.

В доме ежа Пришвин был грубо вытряхнут из шляпы прямо на пол. Свернувшись в клубочек, он с ужасом ждал, что сейчас еж наступит на него и раздавит. Пришвину хотелось закатиться под кровать, но от страха он даже не мог пошевельнуться. Он мог лишь подглядывать за ежом уголком левого глаза, не до конца прикрытого растопыренной ладонью. Еж тем временем зачем-то взял настольную лампу. Пришвин почувствовал, что писает в штаны.