Страх!

Вполне возможно, ключ к разгадке многих странных поступков и ответ на загадку «неразрываемых» семейных отношений — страх. Насколько увлеченно и без оглядки он занимался своей работой, насколько был смел в своих поступках, настолько же слаб и нерешителен он был внутри себя.

Как-то мне пришла в голову мысль, что его диагноз скорее связан с фобиями, нежели с чем-либо другим Я давно понял, что его истерики, несомненно, были позой, защитным механизмом или, в лучшем случае, — выражением желания. Этот человек бы скован страхами. Начиная с дурацких и банальных (например, он хватался за сердце при ночном телефонном звонке) до паническою ужаса при мысли о том, что с его детьми могло что-то случиться (кашля или головной боли у ребенка было достаточно, чтобы лишить его отца сна или, по меньшей мере, спокойствия). И между двумя крайностями, между серьезным и надуманным — страх смерти… Собственной смерти. Страх, сопровождавший его до последнего дня, разрушивший большую часть его жизни. В последнее время он вел себя как ипохондрик, неотступно следящий за своим дыханием, сердцебиением, мышечными болями или за любой реакцией кожи или слизистой оболочки. Ему было неловко от этого, возможно, потому, что он знал: момент, стоивший ему жизни, будет скрыт за его постоянным страхом болезни. Возможно, его хандра была пророческим предвосхищением смерти? Было ли это беспокойство его психологической особенностью или предчувствием? Сейчас, так как «потом» для него уже больше не будет, это беспокойство кажется неважным. Если посмотреть на эту историю в ретроспективе, ранняя смерть тоже может быть истолкована как естественный и, может быть, даже желанный результат огромной затраты энергии… Но он не хотел умирать.

По крайней мере, он больше хотел жить, чем умереть. Несмотря ни на что, этот человек наслаждался жизнью и был уверен, что его близкие наслаждаются его обществом. Но заметьте: го взаимное удовольствие сохранялось только при отношении «на расстоянии».

И причиной всему была его ненавистная привычка, или лучше сказать — ужасная приверженность: пристрастие к откровенности. Окружающие не привыкли к этому и не собирались привыкать. И эта нелепая мания искренности доставляла ему множество неприятностей. Если он говорил: «Я хороший врач» ему приклеивали ярлык хвастуна.

Он не сторонился проблем, которых другие избегали, — люди же подтрунивали над его «всемогуществом».

Он гордился вполне заслуженными успехами, а все вокруг считали его тщеславным.

Он говорил в лицо. — «Я не хочу тебя видеть», а собеседник в ответ называл его склочником.

Он переставал ходить туда, куда ему не хотелось, и прослыл необщительным. Он отказывался лгать, и его осуждали за жестокость. Он не хотел быть «как все», потому что не хотел затеряться в толпе, а все обвиняли его в том, что он хочет быть в центре внимания.

Как ни странно, но это так…

Он, медик, психиатр, психотерапевт, психоаналитик, аналитик, специалист по коммуникативным отношениям, гештальт-психологии и более или менее проницательный наблюдатель… и все же, как ни странно, никогда не понимал людей!

Что осталось от путешествия по жизни этого человека?

Стоило ли ему жить?

У него остались дети, и уже это его оправдывает.

Он оставил после себя много или мало (я думаю, что много) того, что сказал, чему научил и чем помог своим пациентам.

Не забыто и его дело, которым занимаются другие медики, а также то, чему они у него научились (или, во всяком случае, говорят, что научились).

Остался немалый капитал, о котором он так заботился в последние годы.

Остались его идеи и неповторимая манера изложения.

Остается память о его хорошем настроении, о его улыбке и оригинальности.

Остается уверенность в том, что можно и «необходимо» бороться за собственные убеждения.

Здесь покоится тот, о ком можно сказать,

не боясь ошибиться:

«Он сделал все возможное, чтобы стать счастливым…

и ему это удалось!»

Возможно, после всего сказанного приобретают смысл слова, которые он сам просил написать на своей могильной плите:

«Счастье — это уверенность в том, что ты на верном пути».

В октябре 1996 года я поехал в Нью-Йорк, чтобы начать 47-й год своей жизни вместе со своим «братом по жизни» Йошуа. Его родной брат Давид подарил мне эту хасидскую сказку, и я решил рассказать ее тебе на прощание.

Эта история об одном известном хасидском раввине: Баал Шем Тове.

Баал Шем Тов был очень известен среди своего народа. Все говорили, что он настолько благочестивый, добрый, целомудренный и честный, что Бог слушал его слова, когда тот говорил.

В городке, где он жил, сложилась такая традиция: все, у кого были неисполненные желания или несбывшиеся мечты, шли к раввину.

Баал Шем Тов принимал всех один раз в год, в день, который выбирал он сам. И приводил их в одно место в лесу, известное ему одному.

Легенда гласит, что там Баал Шем Тов разжигал особенным способом яркий костер из веток и листьев, а затем читал молитву тихим голосом, словно для себя самого.

И как говорят…

Богу нравились слова Баал Шем Това, он так был очарован искусно разожженным костром, так любил людей, собравшихся в том месте в лесу… что не мог отказать в просьбе Баал Шем Тову и исполнял желания всех, кто находился рядом с ним.

Когда раввин умер, люди поняли, что никто не знал слов, которые произносил Баал Шем Тов, когда о чем-то просил Бога.

Но они теперь знали то место в лесу и умели зажигать огонь. Один раз в год, следуя традиции, основанной Баал Шем Товом, все, у кого были неисполненные желания и несбывшиеся мечты, собирались в том самом месте в лесу, разжигали огонь так, как их научил старый раввин, и, не зная слов молитвы, пели какую-нибудь песню или псалом. Иногда они просто смотрели друг на друга и о чем-то говорили, собравшись на этом же месте вокруг костра.

И как говорят…

Богу так нравился разведенный костер и это место в лесу, и те, кто там собирались… что, хотя никто не произносил нужных слов, он все равно выполнял желания всех присутствующих.

Прошло время, и от поколения к поколению мудрость все забывалась…

И вот пришли мы.

Мы не знаем, где это место в лесу.

Мы не знаем слов…

Мы даже не знаем, как зажечь огонь так, как это делал Баал Шем Тов…

Однако кое-что нам известно.

Нам известна эта история.

Нам известна эта сказка.