– Приготовь письменные принадлежности, Ален, – приказал Люк, стоя у стола, – и пришли сюда писца. Он нужен мне, чтобы написать Вильгельму. И пусть определит примерную стоимость этого владения.

Люк произнес эти фразы по-английски, но тут же поднял взгляд и, слегка пожав плечами, словно удивляясь своей оплошности, повторил все по-французски.

Ален неохотно отошел, но прежде, задержавшись еще на миг, притворился, что осматривает цепь, а сам словно бы невзначай погладил Кору по ее голой ноге. Она резко отдернула ногу, довольно сильно ударив его по бедру, так что Ален даже скривился от боли. Его карие глаза сузились от гнева, но он ничем не выдал себя и промолчал.

Нормандские псы, все они одинаковы! Коварные, жадные и похотливые. Даже Люк, и он точно такой. С тех пор как нормандцы ступили на английскую землю, они ничем не дорожили здесь, а только жгли и разрушали. Вулфриджу грозит та же участь. Если кто-то и может спасти его, так только она одна. И никакая жертва не покажется ей слишком большой, чтобы достичь этой цели.

Утренний туман полз по двору белыми клочьями, оседая влагой на камнях, на стволах деревьев, на блестящей шкуре норовистых лошадей. Влага окутывала стены замка, приглушая шаги людей и топот лошадиных копыт. Соленый привкус чувствовался в воздухе, пахнущем морем.

Все было готово к отъезду, и Люк в нетерпении ожидал, когда Ален подведет к нему Драго. Он должен поскорей доставить пленницу к королю и получить обещанную награду. Люк больше не будет простым рыцарем, вынужденным отдавать свой меч на службу тем, у кого есть власть и деньги, обреченным всю жизнь скитаться по свету без крова над головой. Скоро он сам, возможно, станет владетельным сеньором: время для этого пришло.

Порыв ветра шевельнул клочья тумана, закрутив их воронкой и на мгновение заслонив дверь, ведущую в дом. А когда туман рассеялся, он увидел Кору, стоящую на пороге, и поразился, какой нарядной и свежей, несмотря на треволнения прошедшего дня и ночи, выглядела она. На ней было длинное синее платье и ярко-красная шерстяная накидка с капюшоном, до половины прикрывающая лицо.

Куда девалась та языческая принцесса, которой она была еще несколько часов назад? Та, которая стояла перед ним на коленях, окутанная лишь неярким светом ночника и своим юным очарованием?..

Та Кора исчезла, а вместо нее стояла прекрасная, гордая женщина, таким взором окидывающая двор, словно замок все еще принадлежал ей, словно она была здесь полноправной госпожой и хозяйкой.

Движимый каким-то необъяснимым чувством, Люк направился к ней. Знатная пленница повернулась и наблюдала за его приближением с непроницаемым выражением на лице. Порыв ветра закрутил полу ее плаща, распахнул его на груди, и на синем фоне платья сверкнула массивная серебряная подвеска. Изысканный рисунок образовывал знакомый кельтский узор, в который был вделан янтарь удивительной окраски. Это было не очень дорогое украшение, но оно казалось истинной драгоценностью и невольно притягивало взгляд.

Под ее настороженным взглядом Люк подошел и взял в руки подвеску. Его пальцы слегка коснулись ее груди, и она затаила дыхание. Держа эту подвеску, он чувствовал убыстряющееся биение ее сердца под своей рукой.

– Красивая вещица, – протянул Люк. – И как это мои люди не заметили ее?

Пальцы Коры были холодны, когда нервным движением она отстранила его руку.

– Бог уберег меня, милорд. Эта вещь принадлежала моей матери, и это все, что у меня от нее осталось.

– И все же ты носишь ее у всех на виду. А ты не боишься, что мы, жестокие нормандцы, отберем ее у тебя?

Она ответила едва заметной улыбкой.

– Если ты этого пожелаешь, я все равно не смогу помешать тебе, милорд. Я доверяюсь твоему милосердию.

Люк хмыкнул.

– Похоже, ты никогда не зависела прежде от милости другого человека и еще не знаешь, что это такое.

Ее улыбка стала шире. Какое-то нежное благоухание, исходящее от нее, дразнило его, а спокойные, словно вода в озере, глаза, осененные густыми ресницами, точно затягивали в свою бездонную глубину. Там, в этих глубинах, была мистическая тайна, которая напоминала ему о вещах колдовских: о мимолетном очаровании, молчаливых обещаниях, о молочно-белой коже, становящейся золотисто-розовой в свете лампы, – обо всем, что колебало его суровую решимость. На миг ему показалось, что он тонет в глубине этих глаз.

Но тут за спиной девушки из тумана появилась какая-то фигура, разрушив это колдовское очарование, и Люк быстро отступил назад.

Из-под арки появился одетый в кожаные доспехи солдат, которого он велел Алену приставить к ней, чтобы охранять по пути к королю.

– Как тебя зовут? – спросил Люк.

– Жиль, милорд. Я из отряда сэра Саймона и был с ним рядом, когда его убили. Ален де Монтбрей приказал мне охранять эту даму, поскольку я знаю ее язык.

– Я вижу, мой оруженосец очень расторопен. Помоги даме сесть на лошадь, Жиль, и держись рядом с ней все время, не спускай с нее глаз. Я не хочу, чтобы по дороге с ней что-нибудь случилось. Мне совсем не улыбается объяснять королю, почему я не привез ее в целости и сохранности. Если что-нибудь случится, отвечаешь мне за нее головой. Понятно?

Жиль недовольно скривился, но согласно кивнул.

– Понимаю, милорд. Я буду оберегать ее, милорд, и не позволю ей бежать.

– Хорошо. Я вижу, ты понял. Если все будет хорошо, получишь от меня награду.

О том, что будет в случае неудачи, не стоило и упоминать. Предстать перед взбешенным королем никто и никогда бы не пожелал. Тем более когда этим королем был Вильгельм. Король был страшен в гневе, безжалостен в достижении своих целей, и лишь немногим удавалось спастись от его ярости. Но все же, хотя он и мог заставить любого дрожать от страха, в своих решениях король был справедлив. Люк давно уже восхищался им, еще с тех пор, когда Вильгельм был всего лишь герцогом Нормандии, а сам он – изгнанным из страны графским сыном.

Казалось, это было давным-давно, а на самом деле всего лишь пять лет тому назад. Для человека, чьи дни наполнены лишь горькими разочарованиями, время течет медленно.

Но теперь с этим покончено. Благодаря своим собственным усилиям он, Люк, наконец-то завоевал себе земли и титул и будет защищать их изо всех сил. Ни один человек не сможет отобрать их у него, как только Вильгельм официально дарует ему титул. Никто, кроме самого монарха. А этого не случится, ибо сам Люк останется верным и преданным королю. Не то что его отец…

– Милорд, ваша лошадь готова.

Прямо за спиной Алена стоял конюх, крепко держа поводья Драго. Жеребец нервно переступал ногами.

– Он такой горячий сегодня утром, милорд, – сказал конюх, тяжело дыша, – буквально рвет поводья. Я едва могу удерживать его.

– Ничего, угомонится. Как и все, научится смирять себя.