Отстояв очередь, мы наконец-то попали в зал и чуть не одурели от духоты. Народ весело галдел и толкался. Пол был липким и мокрым, а под ногами хрустели пластиковые стаканы. Но кого это волновало? Олег, метнувшись к точке с мерчем, вернулся с резиновым браслетиком и надутым рябым пузом, из которого скоро вытащил спизженную майку «Каннибалов».

– Ворюга, блядь, первостатейный, – сказал Кир, разглядывая принт. – Но майка зачетная, братан.

– А то, – оскалился Балалай. – Чо, где встанем?

– Давай у стены. Вон, у правой вроде место есть рядом со сценой, – ответил я, протянув руку. – Там куртки скинем и, если что, в слэм влетим.

– Я покараулю, – тут же сказал Жаба. Он дико боялся драк, а слэм – это та же самая драка, в которой может прилететь отовсюду. – Ир, паспорта у тебя?

– Естественно, – фыркнула Ирка. – Вы ж, долбоебы, точно проебете где-нибудь.

– А ты чо, не пойдешь в слэм? – удивился Олег. Ирка покачала головой и ткнула себя пальцем в живот.

– Месяки пошли. Боюсь, что уебу кого-нибудь.

– Фу, – рожу Балалай скривил отменную, за что тут же получил подзатыльник. – Ладно, хуй с вами. Караульте шмот тогда. Не верю я здешним волосатым. Мутные какие-то. Такие и у собрата куртяк спиздят, отвечаю.

– Заебали вы пиздеть. Пошли уже к сцене, – вздохнул я и, скинув куртку, остался в одной майке. Кир с Олегом поступили точно так же, и, орудуя локтями, мы начали пробиваться к сцене.

Концерт был должен начаться в семь, но мы еще час стояли в потной толпе, которая радостно взрывалась криками, когда на сцену выходил кто-нибудь из обслуживающего персонала. Стоящий рядом со мной горбатый металюга постоянно отрыгивал выпитое за день пиво, а когда перданул, я всерьез задумался о том, чтобы отпиздить его прямо в толпе. Останавливало только то, что могли вышвырнуть с концерта за хулиганство. А я не зря проделал такой путь, чтобы посмотреть на «Каннибалов».

А «Каннибалы» вышли в восемь по Москве и без лишних прелюдий дали Горбушке пизды. Тягучая толпа заволновалась, когда Мазуркевич коснулся палочками барабанов, и сердца нефоров пробила пулеметная очередь бластбита. Алекс и Пэт ударили по струнам, и меня оглушило такой мощью, что я еле устоял на ногах. Фишер, как огромный мясистый вентилятор промышленных масштабов, затряс башкой и своим ревом дал начало концерту.

Центр зала превратился в сердце. Большое, живое и постоянно пульсирующее сердце, а все неформалы – большие и маленькие – были кровью, что наполняет его жизнью. С первых риффов меня зажало в тиски, ребра заломило, а воздух вылетел не только из груди, но и из жопы. Только я один хуй был счастлив. Обнимал Кира и Олега, скакал как ненормальный и подпевал орущему со сцены Фишеру.

Мы начали с джампов, обнявшись с теми, кто был рядом. Отпихнув в сторону пердящего уебка, я обнял за плечи какую-то девчонку, которая свою руку положила мне на талию и лукаво улыбнулась. Фишер снова заревел, и мы начали прыгать. С каждым прыжком спертый воздух, наполненный алкоголем, потом и солью, вырывался из наших глоток и втягивался при приземлении. Моя рука соскользнула с плеч девчонки, и я уже без стеснения обнимал её за пояс, чувствуя, как об руку ударяется её грудь.

Потом два рослых пацана, пользуясь паузой, взмахами рук расчистили пространство в центре, и со следующей песней мы закружились в хороводе. В центре остались лишь три человека, и я знал почему. Когда «Каннибалы» без предупреждения начали рубить «Hammer smashed face», весь хоровод ринулся в центр, сминая и ломая все на своем пути. Слэм был настолько мощным, что через пару мгновений я получил локтем в живот, и когда согнулся, мне врезали по скуле коленом. Но упасть мне не дали. Только я начал оседать на пол, как меня подхватили чужие руки, кто-то своим телом закрыл от остальных толкающихся, и когда дыхание восстановилось, я уже сам влетел в толпу, орудуя локтями. Негласное правило слэма: поднимать упавших, чтобы не затоптали. Конечно, бывают долбоебы, которые плюют на это, но чаще всего упавших поднимают, огораживают, пока не придут в себя, а потом пихают в спину, и следует новый раунд.

Краем глаза я увидел Балалая, который отскакивал от других, словно ебанутый мячик. Кир, тряся головой, разбегался и влетал в толпу спиной, а потом кто-то влетал в него. В носу свербило от пыли, в горле было сухо, как в адском пекле, но я продолжал меситься, как и другие нефоры, на один вечер ставшие друг для друга братьями и сестрами.

– Живой? – улыбнулась Ирка, когда я вывалился из толпы и подошел к ней на негнущихся ногах. Жаба, не обращая ни на кого внимания, яростно и монотонно тряс головой рядом с ней.

– Пыли нажрался, пердежом надышался, – улыбкой на улыбку ответил я и, взяв из рук Ирки кегу с пивом, жадно опустошил её. – Наши не вылезали еще?

– Балалай только. Пива выпил и снова улетел, – ответила она, пытаясь переорать музыку. – Кир у сцены скачет. Еще пойдешь?

– Конечно, – кивнул я и, подмигнув ей, влился в пульсирующую толпу, которая и не думала останавливаться.

Подобравшись к Киру, я стал прыгать вместе с ним у сцены, ловя кожей капли пота музыкантов, которые выкладывались на сто процентов. Охуевшая охрана смотрела на нас, как на идиотов, с трудом удерживая металлические решетки, ограничивающие проход к сцене. Особо ретивые получали по горбу резиновой дубинкой, но не обращали на удары должного внимания. Когда адреналин заменяет собой кровь, ты нихуя не чувствуешь. Ни боли, ни ударов. Только музыку, с ритмом которой бьется твое сердце, и энергию, переполняющую тело.

Подустав, я просто дергался у сцены, пока не заметил неподалеку чью-то голову, изредка исчезающую в разгоряченной толпе. Мелькнуло перепуганное детское лицо и снова скрылось за потной спиной очередного голого нефора.

– Блядь! – ругнулся я, стараясь снова найти взглядом ребенка. Кир, увидев, как я изменился в лице, прижался губами к уху и проорал.

– Чо такое, братан?

– Ребенок! – ответил ему я, кивнув в сторону. Маленькая головка появлялась и исчезала, как утопающий в беснующемся море. Кир понял меня сразу.

Он принялся руками и ногами оттеснять толпу, а я пер за ним, расчищая пространство с боков. Дважды мне прилетело в лицо и правый глаз начал опухать, но я продолжал идти, пока Кир не ушел в сторону, закрыв меня спиной.

Я увидел, что у решетки, скорчившись сидит девчушка. В черной майке, которые продавались в точке мерча на входе. В рваных джинсах