О чем дальше думал капитан, уже оказалось недосягаемым. Вертолеты, уносившие генеральскую комиссию в сторону взошедшего солнца, к неумеренно гостеприимным тамошним столам, выплыли из сферы искажающего зеркала.

…Между тем в зону обзора кривого зеркала внырнул головастик — КамАЗ с исходящей вонизмом цистерной. Это с полуподпольного спиртзавода вывозили барду — отходы от производства спирта. Водитель с больной от испарений головой удивился появлению экзотического зеркала на У-образном перекрестке:

— О, смотри, что пришпандорили! Зеркало! — обратился он к сидевшему рядом осоловелому парнишке, задачей которого было сливать барду из цистерны.

— Прикольно. Значит, гаишники здесь больше торчать не будут, — оптимистично предположил «подносчик снарядов».

Барду надо было везти к оросительному каналу имени ХХ партсъезда. Но это — летом, когда полноводная «река дружбы» уносила вместе с суглинистой водой вонючие остатки спиртопроизводства в сторону жаждущей влаги зоны рискованного земледелия. А сейчас, ранней весной, когда канал после зимней спячки покоился обезвоженным, барду сливали в бывшие силосные траншеи бывшего же колхоза. Однако это оказалось уже вне зоны ответственности сферического зеркала.

…Из-за У-образного поворота высунулась желтым боком перегруженная маршрутка № 102-А. Она подобрала детсадовского возраста карапузов с мамашами, ублаженными материнским капиталом, и последовала ни шатко ни валко в сторону недавно отремонтированного пригородного детсада.

— Не могут еще одну маршрутку пустить для людей! — скрипуче вещало в утробе маршрутки некое угребище.

— Скажи спасибо, что хоть эту наш депутат выбил! — вступилась молодая воспитательница Люда.

— Это и всего, что он сделал, а обещал с три короба!

— А окна пластиковые в детсад? — кипятилась Люда.

— Да уймись ты, он уже бывший депутат… — скрипуче хохотнуло угребище.

Маршрутка отчалила от остановки, ее изгвазданный весенней грязью задок уплыл из зоны видимости сферического зеркала. Так и остался невыясненным вопрос: маршрутка и окна от депутата — много или мало?

…До полудня сферическое зеркало запечатлело в своей искаженной серебряной подкорке крикливую пожарную машину, мчавшуюся с тревожным ревом в сторону заброшенного механического завода. Оттуда валил пышными клубами черный дым.

— Задолбали эти черти! — в сердцах ругался пожарный расчет. — Опять нефть загорелась. Рванет, мля, этот ихний самовар!..

На кустарной нефтеперегонке, где подпольно выпаривали самопальный бензин, полыхало по-взрослому. В сферическом зеркале, однако, были видны только сатанински-черные клубы дыма, тяжело оседавшие где-то за каналом имени ХХ партсъезда.

Впрочем, в местной газете пожарная служба об этом потом отрапортует: «Произошло возгорание сухой травы и промасленной ветоши. Пожар был оперативно ликвидирован».

…А пацаны, сбежавшие с уроков, удивились появлению сферического зеркала на подконтрольной им территории. Они решили провести испытание этого объекта на прочность. Кто-то из прогульщиков швырнул увесистым камнем в зеркало, и вся ватага дала деру. Звона битого стекла, однако, не последовало. Забежав за спасительный забор, посмотрели — зеркало оказалось целым.

— Ни фига себе! Не разбилось… — удивились мелкие хулиганы эффекту антивандального покрытия.

— А ты, ваще, попал?

— Конечно, — сказал двенадцатилетний камнеметатель, с некоторой, впрочем, долей сомнения.

Пацаны не стали повторять испытание. К кривому зеркалу подъехала на велосипеде бывшая доярка из развалившегося пригородного колхоза. Она теперь развозила по ближним задрипанным трехэтажкам молоко от собственной коровы. Прислонила хлипкий велосипедик с навьюченным молочными бутылками багажником к дорожному знаку, подняла взор к небу, рассматривая диковинное зеркало:

— О! Придумают же эти городские, делать им нехрен, — заключила доярка и подобрала пару пустых ПЭТ-бутылок из-под минералки, валявшихся неподалеку. Молоко ведь куда-то надо наливать!.. — Вот народ, лишь бы не работать! — возмутилась она, снова окинув взглядом диковинное сооружение. Взгромоздившись на велосипед, криво, как бы по скользкой кромке зеркала, поехала к трехэтажкам: — Молоко! Кому домашнее молоко?..

…Ближе к обеду, выпутавшись из плотности вязкого эфира, прострекотали две пятнистые «вертушки», возвращавшиеся на базу. Седой капитан отсутствующим взглядом скользил по приборной доске. Чересполосица его мыслей не давала сосредоточиться на чем-то конкретном. То возникал образ пятилетней дочурки, отлученной от него бывшей зловредной женой, то мнилась вмятина на капоте «Калины», припаркованной под окнами неблагополучной трехэтажки, то сверлило мозг его вечное капитанство — одногодки-сослуживцы уже майоры, а один прыткий и до подполковника дослужился, а он…

Впрочем, в сферу ответственности кривого зеркала это не попадало — вертолеты, оставив генералитет на искушение восточным гостеприимством, благополучно перевалили через лесополосу, прячущую безводный канал имени ХХ партсъезда.

…Опустошенный КамАЗ-головастик с засранной цистерной возвратился за следующей партией барды. Сферическое зеркало, впрочем, запечатлело и «газель» с бортовой надписью: «Природоохранная прокуратура», вынырнувшую невесть откуда и прицепившуюся к бардовозу. КамАЗ требовательно посигналил перед глухими воротами полуподпольного спиртзавода — его впустили. Природоохранную «газель», однако, от хвоста бардовоза отсекли механические ворота — посторонним на территорию нельзя. И уже вне сферы контроля кривого зеркала сторож на проходной спиртзавода с подозрительно глубокими познаниями сообщил молоденькому природному помощнику прокурора: «Внеплановые проверки объектов малого бизнеса…» Ну и так далее. Короче: «Жди хозяина…»

…К часу дня зафрахтованная и соответственно снятая с линии маршрутка № 102-А провезла мимо сферического зеркала группу общественниц. Ехали на дальнее кладбище — там предстояло предать земле тело безымянного солдата, погибшего в контртеррористической операции. Его за несколько лет так и не идентифицировали в 124-й Ростовской лаборатории. Сегодня военные привезли тело этого неопознанного бойца. Планировалась траурная церемония захоронения со всеми воинскими почестями — на солдатском мемориале, где уже покоятся около сотни безымянных бойцов. Военкоматские прозвонили по «прибрежным» конторам-заведениям: «Надо обеспечить наполняемость мероприятия». Общественниц на безымянные похороны набралось человек десять-двенадцать. Скинулись на цветы — кто сколько мог. Могли не все:

— Кто их туда посылал, пусть и покупает цветы, — сказало угребище.

Молодая воспитательница Люда, еще в зоне видимости кривого зеркала, выскочила из маршрутки, метнулась к цветочному киоску. Охапку гвоздик чернявые цветочницы продали ей за полцены: «Ну, для такого дела! Мы ж понимаем…» Тут же пересеклась с дояркой Валей. Узнав, куда едут с цветами, та пыталась сунуть Людмиле мятые десятки. «Да не надо, мы уже купили гвоздики», — отнекивалась Люда. Валентина без разговора, уже в дверях «газели», сунула ей… бутылку молока.