Генерал-майор Лавров, совершавший обход поля боя, не особенно торопился. Мороз спал, да и коньячок, устроившись в обширной утробе, приятно согревал изнутри. Вся свита нестройно брела в субординационном отдалении, разглядывая заборы, голые деревья, старух, торчавших в запотевших окошках.

— Деревня и деревня, — сказал кто-то. — Никогда бы не поверил, что до центра города отсюда — двадцать минут.

— Э-э, ты еще на Втором поселке не был! Во где зона! В смысле, по Стругацким — экологического бедствия, — подхватил второй офицер. — У меня там знакомый живет, в общежитии завода ДСП.

— А зачем он там живет?

— Ну, во-первых, больше негде. А во-вторых, там ему удобно: он три комнаты соединил, получилась квартира. Правда, горячей воды нет и канализация забивается. Зато, прикинь, недавно хвалился, что платит за все про всё 45 рублей! Со светом, прикинь? Он там, кажется, единственный нормальный человек. Остальные нигде не работают. Бутылки собирают, металл воруют. И незаконных там много. И русские мигранты, и молдаване, и чеченцы. Прикинь, только цыган нет. Пьянь страшная. Половина общаги разбавленным спиртом торгует. Этот мой друг — он художником, вообще-то, работает, — рассказывал: на выборы у них любят ходить. Ну, которые с пропиской. Выборы у них там — праздник, ну, они и наряжаются, как на праздник. И вот, говорит, вышла одна баба, у ней мужик пьяница, колотит её постоянно, — так вот, пошла на выборы: вся принаряженная, в допотопном платье, бигудями завитая, накрашенная. А под глазом — во-от такой фингал! Прикинь!

Оба засмеялись. Генерал хотел обернуться, недовольство лицом выразить, и не успел.

Прямо перед ним над забором поднялась невообразимая львиная морда. Слегка помятая, вроде, даже добродушная. И пророкотала:

— У-у… Ав!

Звук оказался за пределом возможностей человеческого восприятия. С генерала снесло шапку, а сам он, отскочив, сел в снег.

Смешки сзади затихли. Генерал в ужасе смотрел на морду и беззвучно шевелил губами. Потом стал наливаться красной, синюшной даже, краской. Цапнул себя за кобуру. И вспомнил, что кобура — для вида: набита бумагой. Ему по нынешней его должности пистолет с собой носить не полагалось.

Повернувшись к оторопевшей свите, рявкнул почти молодецки:

— Ствол!

Кто-то подбежал, услужливо подал ему АКС. Генерал, сидя, выхватил у него из рук автомат и нажал на крючок.

Отдача, с непривычки, оказалась слишком сильной. Генерал грузной спиной повалился на дорогу, а автомат продолжал прыгать у него в руках, и сверху на генерала падали черные ветки, сухие зазимовавшие листья, хлопья снега, и со свистом летели брызги от расщепленных досок. И шипели, плавя снег, далеко отлетавшие стреляные гильзы.

— Баба!! — чужим, страшным голосом взвизгнула Алёнка, бросаясь к окну. — Баба, что это?

Баба вздрогнула, засеменила к другому окну.

Автоматная очередь стихла.

— Баба, баба! — уже плачущим голосом звала Алёнка.

— Вот ироды! — выговорила, наконец, баба. — Уже стрелять тут удумали.

Аленка подбежала, затеребила бабкин подол. Глаза — испуганные, в половину лица.

— Баба, это что — война?

— Да кто их, проклятых, разберет! Должно, с собакой не справились. Может, бешеная попалась. Тьфу-ты, грех!..

Она сунула ноги в галоши, накинула драный грязный пуховик с капюшоном.

— Я выйду погляжу. А ты дома сиди!.. Как бы окна, ироды, не побили…

Она распахнула тяжелую дверь, шаркая, выбежала из избы. Через минуту с улицы донёсся её хриплый, но сильный, совсем не старушечий голос:

— Это вы чо тут, а? Начали с собак, а закончить людьми хотите, а?

К её голосу сейчас же присоединился хор других голосов — соседей.

А потом проревело раскатистое:

— Ма-алчать!!

Отовсюду по переулку бежали люди: жители, военные, милиция.

Генерал по-прежнему сидел на дороге; с тупым и равнодушным видом рассматривал автомат.

— Да я тебя… — раскатилось сзади, — под трибунал! Стрелок говнистый! Генерал сраный! — этот был толстомордым, в зимнем камуфляже, с двумя большими звездами на погончиках. — Да тебя сюда для чего поставили? Коньяк жрать?..

Потом, слегка успокоившись, толстомордый, прошипев напоследок: «развелось тут у вас тыловых генералов», спросил у кого-то:

— В кого он палил?

— Собака тут, товарищ генерал-лейтенант… — пояснил офицер. — Здоровенная такая, как лев. Высунула морду из-за забора, да как рыкнет. Ну, товарищ генерал-майор по нему и вдарили.

— Кто ему автомат дал?

Из кучки омоновцев нехотя отозвались:

— Ну, я… Только я не давал…

Омоновец замолчал, не зная, как объяснить, что его автомат сначала оказался в руках какого-то странного местного жителя, — вырвал он его из рук, что ли, в суматохе? — а потом уже — у генерал-майора.

— Записать фамилию, — приказал толстомордый. — Что там с собакой?

Один из военных заглянул через забор.

— Сдохла псина. Вон, забор весь в дырах.

— Собака на цепи?

— Никак нет…

— Зайди в дом, выясни, почему.

Толстомордый мельком глянул вокруг:

— Значит, так. Отставить операцию. Жителей — по домам. Пройти по всем переулкам, выяснить, нет ли пострадавших. Гильзы соберите. А ты…

Он повернулся к генерал-майору.

— Иди в машину. Пиши подробный рапорт.

— Какой? — нехотя отозвался тот, все ещё сидя на дороге.

— Как хрен кривой! — вполголоса отозвался толстомордый.

— А ты мне не указ, — тускло промямлил Лавров.

— Жаль, что не указ. А то бы я тебя сейчас рядом с этим псом положил, — проскрежетал всё так же вполголоса генерал-лейтенант.

Из-под забора просачивалась кровь, и сугроб становился розовым. Генерал-майор Лавров не без труда поднялся: штаны у него были мокрыми. Поглядел вокруг, удрученно развёл руками.

— Товарищ генерал-лейтенант! Мальчонка там! — испуганно крикнул кто-то.

Толстомордый тяжело глянул на Лаврова.

— Живой?

— Ранен, вроде…

— Тьфу, твою мать!.. Пойдем во двор.

Алёнка торопливо накинула курточку, выскользнула во двор. Ворота были открыты. Она выглянула: в переулке, неподалеку от её дома, толпилось множество людей, больше всего — военных. Бабы нигде не было видно.

Алёнка вернулась, заперла входную дверь, ключ положила под коврик. И выбежала за ворота.