- А кто это?

- А почему у неё такое лицо?

- А почему она так одета?

- Как-как её имя? Какое странное! - и так далее и тому подобное.

Арант отбивался, но безуспешно. Самые наглые прыгали вокруг и дергали меня за волосы грязными руками, так и норовя ткнуть в лицо. Я молчал на полных правах ничего не понимающего иностранца и с благостной улыбкой просветленного Будды любовался пейзажем.

Дети. Множество вездесущих детей. Прямо в больничном комплексе, где как минимум изучали болезни. Не нужно обосновывать и осознавать, Тихон Викторович. Это всё магия. Здесь всех лечила магия, Равновесие и вера в Осмомысла…

Всех лечила и меня вылечит.

Из медитации больше похожей на прострацию меня вырвал громкий звук колокола. Дети замолчали, прислушались к перезвону и с радостным гиканьем помчались к Дому воспитанников. Арант припустил за ними, цапнув меня за руку. Эта манера - чуть что хватать и трясти - уже начинала раздражать. Особенно раздражало то, что на его один спокойный шаг мне приходилось делать два.

- Колокольный звон! – на ходу сказал Арант и выразительно погладил себя по животу. – Кушать!

И точно, изо всех уголков Крома Порядка к трапезной потянулись дети, а также люди в черных и синих одеждах – послушники и мудрецы, как мне сказал Арант. Не было только никого в зеленом, хотя я видел нескольких бодрых мужичков у снадобницы. Возможно, зеленое носил высший руководящий состав их ордена и ел соответственно не в общей трапезной, а где-то отдельно.

Трапезная представляла из себя большущий зал с тремя длинными накрытыми столами. За столами стояли простые лавочки. Порадовало то, что на всех готовили одинаково, в том числе и на детей. И впервые увиденные за эти дни элементарные умывальники в холле, вокруг которых толпилась ребятня. Я, довольный, отстоял очередь и сполоснул руки, несмотря на недоуменный взгляд Аранта. Ну да, грязи же не видать, зачем воду тратить?

Кормили скудно и просто. На обед предлагали сыр, хлеб, чуть теплую густую похлебку на яйце и пирожок к чаю. Арант посадил меня к воспитанницам, представив, а сам ушел за свой стол. Девочки попытались завести со мной разговор, поняли, что я почти не знаю языка, и быстро потеряли интерес. Я же неспешно оценил еду на предмет съедобности и рискнул попробовать. На мой вкус было недосолено. Каждый со стола убирал сам и уносил в небольшую каморку. Я быстро проглотил свою порцию и, собрав посуду, понес её туда.

Каморка оказалась придатком просторной кухни, на которой бегали и суетились женщины в простых тонких платках. Грязную посуду клали в два таза с щелочным раствором, предварительно счистив остатки еды в ведро: один – с чашками и тарелками, а второй – с ложками. Тазы стояли прямо у входа, а чуть дальше, на полках, я увидел стопки чистой посуды, накрытые полотенцами, банки с ложками и – сердце забилось быстрее – ножами. Ножи стояли особняком, в отдельном горшке, наполненном мелкой-мелкой речной галькой. Солнце лилось через единственную дверь прямо на них, играло на отполированных деревянных рукоятках, на темных острых лезвиях. Ножей было навскидку штук двадцать, и места в горшке хватало еще на столько же. Звуки и гомон со стороны кухни подсказывали, что недостающая половина сейчас использовалась.

- Ну, чего встала? – прикрикнула на меня кухарка.

Она влетела в каморку, шлепнула передо мной таз с новым раствором, подхватила другой, с посудой, и снова юркнула на кухню. Меня нетерпеливо подтолкнули сзади.

Я заставил себя развернуться и уйти. Ножи от меня никуда бы не делись, а брать их вот так, не подумав, рискуя быть схваченным у всех на глазах, было бы верхом глупости. Да и пропажи сразу бы хватились. А вот после ужина, когда готовить уже не надо…

Да, на ужин я пришел уже не в своих псевдокитайских одеждах, а в простом платье воспитанницы, которым меня любезно снабдила Зденька. Непривычные ткани и крой привлекали слишком много внимания, а это платье помогало слиться с толпой. Отправился в заветную каморку я одним из первых, когда основной поток еще ел. Быстрые едоки были довольно редким видом, шли они поодиночке, а кухарки не забрали бы пустой таз. Так что я быстро заскочил в каморку, выхватил из горшка среднего размера нож, спрятал его в широкий рукав, протолкнув рукоять под заранее надетую на предплечье резинку для волос, и спокойно пошел дальше. Второй набег был совершен на ледник. Поскольку большинство оставалось на ужине, я спокойно и почти открыто забрал из ледника кулек с замороженными грибами. Чтобы они не разморозились до отбоя, завернул их в одеяло.  

Итак, из обеззараживающих средств у меня имелись огонь на свечах да ядреное местное мыло. Из кровеостанавливающих и заживляющих – сорванный по пути подорожник с тысячелистником. Из обезболивающих и сосудосуживающих - замороженные грибы. Не самый лучший арсенал, но на безрыбье, как говорится, и рак – рыба. Грибы почти сразу после отбоя отправились сначала в кусок ткани, а потом в лифчик - устраивать дракону локальное обморожение. Я подточил нож о подобранный у порога кусок брусчатки, сделал мыльный раствор в толстобокой глиняной кружке, которая нашлась на полках в шкафу вместе с ложкой и деревянной миской, помыл и нашинковал растения, безжалостно пустил на тряпки одну из постиранных сорочек, прокипятил парочку из полученных кусочков в кружке вместе с ножом, как следует прокалил лезвие в огне, чтоб точно убить всю возможную заразу, постелил побольше пакетов и открыл зеркальце. Оттуда на меня посмотрела бледная физиономия с жуткими горящими глазами.

Татуировка у меня была не больше ладони, но резать кожу, используя в качестве обезболивания один лёд, - отпетый мазохизм. Я всерьез подумывал все прижечь, но не рискнул. Ожог заживал бы сложнее и дольше, пигмент всего лишь размылся бы, но не сошел до заживления. Надо было резать. И я должен был сделать всё очень и очень быстро. Удаляли же хирурги ноги за полторы минуты без анестезии? А тут какой-то кусочек кожи размером с ладонь. Даже на сосок не заходил. Ничего сложного. Дело десяти секунд.

- Не пытайтесь повторить это в домашних условиях, - пробормотал я, закусил черенок ложки, прикрыл рот и нос одним из кусков ткани, вытащил грибы и пощупал тату. Кожа вокруг побледнела, прикосновения почти не ощущались. Я протер её холодным мыльным раствором и занес нож. В кровь плеснул адреналин.    

Это была плохая идея. Это вообще идиотская идея – срезать татуировку посреди кишащего инфекциями места с подорожником и цветочками в качестве защиты. Но другого выхода я не видел. Да, можно было бы устроить небольшой химический ожог из подручных средств, – чистотел на поле я видел – но тогда бы рисунок исчезал минимум месяц. В условиях, где меня могли разоблачить в любой момент, так долго ждать было опасно.  

И да, это оказалось больно до нецензурщины и разжеванного в хлам черенка. Я старался брать тонко, чтобы слез только рисунок, а не глубокие слои дермы. Кровь, боль и прыгающие перед глазами круги чертовски мешали. Дракон срезался в три неровных куска. Говорила мне мама: "Не делай тату, пожалеешь", но я же самый умный, весь из себя фармацевт-исследователь...