обойтись малой кровью – безопасным импрессионизмом, деспотическим напылением. Керри скосил глаза, напихал по бокам туалетной бумаги, но вместо одутловатого Мао превратился в подобие азиатского Эда Мак-Махона[27]. Смочил волосы и зачесал назад со злорадной улыбкой – теперь получился мак-махоновский Рональд Рейган. Инструктор по тантре из Эсален говорил, что душа проявляется в танце. Керри затоптался перед зеркалом, как Мао с девушками из своего шанхайского гарема. Рейган и Мак-Махон стали лишними в композиции, клоунада перетекала в колдовство. Гарем… Они с Джорджи по-прежнему относились друг к другу с недоверием. Ухмылка Мао намертво приклеилась к лицу Керри. Он почувствовал, как твердеет член. Приятное чувство, пока Керри не заметил в зеркале мрачный дымок вокруг тела. Аура! Розовое золото сменила грязная угольная пыль. Снова появился знакомый страх пародиста: вдруг трон его личности окажется пустым или вовсе не троном, а всего лишь скрипучим барным стулом, истертым десятками тысяч задниц? Где сейчас Джим? Кто он? Зачем вообще нужен Джим, если он не что иное, как продукт ума миллионов незнакомцев?

Джим был ощущением Джима, cуществующего от мгновения к мгновению. Но какого из этих мимолетных мгновений? Керри запаниковал и зажмурился, попытавшись обуздать внутренний хаос волшебной палочкой грамматики: «Я – Джим; Джим – это я; я – это я». Но как вещи могут быть одним и тем же и в то же время различаться? Керри призвал на помощь здравый смысл, но «я», «меня», «обо мне» исчезли отсюда. Призрак Мао ухмылялся и насмехался: здесь остался только он один. Нервно брызгая водой из-под крана, Керри попытался стереть тьму в зеркале, но Мао лишь расплывался в ухмылке, как Гай Рольф в «Мистере Сардоникусе». Керри испугался собственного отражения, как маленький мальчик, нацепивший страшную маску на Хеллоуин. Ванная наполнилась запахами Neon Dragon Bistro, и в Керри проснулся зверский аппетит.

– Джимми, выходи! – крикнул Хопкинс. – Дзинь-дзинь!

Первое, что увидел Керри, – Хопкинса, который рылся в пластиковых упаковках.

– Забыли положить печенье с предсказаниями, – с досадой буркнул он. – Варвары!

– Не забыли, – возбужденно воскликнул Кауфман. – У них просто закончились пророчества. Мы у финишной черты, ковбои. Все мы. Остался последний ход: полное уничтожение. Жизней, любви. Языков и видов. Где-то уже настал конец. Слова закончились. Жизнь – это всего лишь сентиментальное воспоминание…

– Сентиментальные воспоминания предпочтительнее мертвого эфира, – сказал Хопкинс. – Давайте есть.

Они поглощали жареный рис с креветками и овощным сукияки под тягостные кадры голода на экране: костлявые старики, дети с распухшими животами, падающие с неба мертвые воробьи. В то время как Керри пожирал ло-мейн, события на экране достигли апогея. Ручная съемка. Трое истощенных мужчин, как жалкие марионетки, едва волочат ноги.

– Черт! – Керри сломал дешевую пластиковую вилку.

– Вперед! – воскликнул Кауфман. – Ешь руками! Накорми обжору!

Керри подхватил жирные нити лапши пальцами и запихал в рот. Хопкинс одобрительно кивнул.

– Пока ты лакомишься, они голодают! Точь-в-точь как Мао, который танцевал в Шанхае, пока крестьяне ели собственных детей.

Возможно, в ло-мейне попалась испорченная креветка. Или Хопкинс выбрал неудачный момент для отделения актера от образа, но податливая плоть Керри исторгла из себя дух Мао. Керри вдруг захотел покончить с этим безнравственным спиритизмом. Он попытался унять тошнотворную дрожь техникой гуру Раджниша «Дыхание огня». Когда-то в конце 1990-х с ее помощью он неплохо почистил карму и преисполнился космическим смехом. Но сейчас техника подвела: с каждым выдохом в телевизор летела только пережеванная лапша. Еда прилипала к пиксельным крестьянским лицам, размывая пространство между мирами.

– Я больше не могу, – стонал Керри. – Это слишком.

– В принципе, я могу позвонить Деппу, – задумчиво произнес Кауфман и сделал паузу, прежде чем добить Керри. – Все знают, что Джонни сделал с Джеком Воробьем.

– Прекрати! – выкрикнул Керри, страх роли смешался со страхом уступить ее Деппу. – Я стараюсь, но это ужасно. Ты не представляешь, чего мне стоило вернуть сияние ауры! Поездки по местам силы. Поиск воспоминаний в Малибу. Недельные интенсивы Абрахам-Хикс[28]. Джорджи кучу денег потратила на кристаллы. И к чему пришли? Моя аура похожа на ядовитый смог над отравленной речкой, где как ни в чем не бывало плещутся ребятишки, простодушные сладкие малыши с дешевыми пластиковыми игрушками. Вот так выглядит моя аура прямо сейчас, Чарли. Не хочу показаться непрофессиональным, но я боюсь утратить человечность.

– Человечность? – передразнил Кауфман. – Чтобы ты мог обогреть свой особняк, людей в Багдаде стирают с лица земли ковровыми бомбардировками. Люди на кобальтовых шахтах в Конго умирают долго и мучительно ради твоей новой крутой модели айфона. Южный Централ превратился фактически в зону, где людей колошматят прикладами, а ты в это время ешь киноа и глазеешь на задницы на занятиях йогой. Человечность? Мы охотно тешим себя этой сказкой, пытаясь заглушить чувство вины и заодно извлечь выгоду из чужих страданий! Ты, торговец фальшивым эскапизмом! Возомнил о себе… Плачет над утраченной человечностью… Не поздновато ли?

Кауфман изрыгнул столько яда, что Керри не выдержал и вцепился ему в глотку. Кауфман, вечно простуженный, плюнул мокротой в целях самозащиты. Хопкинс с кровати кидался в обоих креветками ло-мейн:

– Сицилийская шпана вам в подметки не годится!

Но эта насмешка не работала так, как в послевоенном детстве актера. Хопкинс потерял равновесие. Он ухватился за Керри, прилипшего к Кауфману, и все повалились на пол в месиве тел, лапши и ненормативной лексики. Даже мерзавцам в соседних номерах показалось, что это чересчур, и за гневным стуком в стену последовал окрик недовольного любовника:

– Заткнитесь!

– Простите! – воскликнули трое в один голос.

Пыл угас.

– Мао лепит историю, для этого нужна плоть, – сказал Хопкинс, вытаскивая застрявшую в волосах Кауфмана крошечную креветку. – Неблагодарное занятие – помните про Яхве и потоп? Мао наслаждался всемогуществом. Он тоже создавал людей.

– Попробуй отключить эмпатию, – посоветовал Кауфман. – Сможешь?

– Пытаюсь, – ответил Керри. – Но не могу избавиться от ощущения скрытой угрозы. Как будто он подчинил меня себе. Как будто вот-вот поглотит меня, понимаете? Со всеми потрохами.

– Откройся ему.

– Я боюсь, Чарли.

– Это нормально, – заметил Хопкинс. – Ты гораздо ближе к Мао, чем тебе кажется… Впрочем, как и большинство американцев. Смерть религии. Общество, помешанное на промышленных квотах. Рыночные отношения, обесценивающие личность. Правящие элиты безо всякого чувства ответственности. Разве Мао не отец современного капитализма? Более того, разве не он удачно пристроил звезд в этом капитализме? Немного развлечения не помешает. Для отвода глаз. Вечно ухмыляющийся бог-подделка. Люк, это твой отец.

– Кто тебе это сказал?

– Темные рыцари.

Керри закатил глаза – нет, это уже слишком.

– Не засоряй ему мозги «Звездными войнами», – сказал Кауфман. – Иначе мы получим азиатского джедая.

– Расслабься, мальчик Чаки, – проворчал Хопкинс.

– Ты слишком много о себе возомнил… Ты кто такой? Ты просто чтец. Хауди Дуди[29]. А я ныряю за