Робиц огляделся – причал был пуст. Повесив пенобой на плечо, он выпрыгнул на причал и рванул к подъемнику, ведущему на верхний уровень. Там у причалов должны были стоять тяжелые транспортники-звездолеты с субпространственными силовыми установками.

Охранника на верхнем пирсе Робиц вырубил пеной быстрее, чем тот заметил опасность. Теперь оставалось выбрать корабль для побега. Их было три – огромные китообразные звездолеты длиной не меньше двухсот метров каждый. Два стояли у пирса для порожняков, а третий, груженый, ожидал старта. Как и положено, у открытого шлюза груженого корабля дежурили двое охранников. Они не очень беспокоили командора, поскольку ему ничего не стоило, прячась за фермами и переборками пирса, подобраться к ним на расстояние выстрела. Две порции пены приклеили обоих часовых к пирсу. Можно было бы проникнуть на корабль сразу, но смысла в этом не было никакого – в трюм попасть можно, но он изолирован от других помещений, а остальные шлюзы либо заблокированы, либо охраняются. Но, судя по безжизненно темным иллюминаторам ходовой рубки, Робиц вырвался на свободу ночью, когда экипажи и докеры отдыхали в жилых отсеках. Это давало дополнительный проигрыш по времени, поскольку пока пилоты не проснутся, нечего и думать о проникновении на корабль.

Добравшись до экипажного шлюза, командор убедился в обоснованности опасений – шлюз был заперт на замок с дистанционным кодом, так что несанкционированно открыть его не получилось бы ни при каких обстоятельствах. Оставалось только одно – ждать прибытия команды, спрятавшись где-нибудь на пирсе. Однако с учетом оставленных за спиной залитых пеной охранников, с минуты на минуту можно было ждать объявления общей тревоги. Это означало, что в течение нескольких часов охраной будет обследован каждый доступный сантиметр пирсовой зоны. И единственный шанс не быть найденным – укрыться в теоретически недоступном пространстве.

Командор за свою жизнь налетал много часов и знал, что все причальные сооружения устроены, в общем-то, очень похоже. В упрощенном виде орбитальные причалы представляли собой огромных размеров станцию с центральным входным каньоном, куда и заходили корабли. Каньон был оборудован мощным гравитатором с осевым вектором действия. Вектор гравитации калибровался таким образом, чтобы максимум его мощности приходился на зону, в которую попадали корабельные кили, что обеспечивало звездолетам устойчивость. Сама же станция имела основной гравитатор, обеспечивавший отсутствие невесомости в жилых и пирсовых помещениях.

Такая несимметричная схема распашки гравитационных лепестков создавала в пирсовой зоне области так называемых гравитационных карманов. Любой предмет, попавший туда, зависал в неподвижности. Теоретически это давало возможность, спрыгнув с пирса под определенным углом, оказаться в таком кармане и отсидеться там. Но были две проблемы. Первая – все гравитационные карманы были известны администрации, поскольку нуждались в очистке от случайно попавших туда предметов. А это означало, что охрана прошерстит их все. Вторая проблема заключалась в том, что выбраться из такого кармана без посторонней помощи было практически невозможно. Крылья у людей не росли, а иного способа покинуть карман, кроме как отталкиваться от воздуха, не было.

Однако Робиц не случайно вспомнил о гравитационных карманах. Дело в том, что кроме постоянных областей зависания в пирсовой зоне существовали временные карманы, о которых все знали, но которые никто не принимал во внимание. Собственно, это как раз те карманы, в которых, как на стапелях, висели в неподвижности причаленные корабли. И уж если в него помещался звездолет, то человеку тоже хватит места. Важно было только безошибочно оказаться рядом с килем. И не менее важно – найти способ выбраться.

Что касается первого, то все зависело от ловкости. Прыжок с пирса к килю требовал не только великолепной координации, но и знания того, как распределены на пути прыжка гравитационные области. В себе Робиц не сомневался. Что же касается распределения положительной и отрицательной гравитации, то это предсказать было невозможно. Можно было лишь надеяться на удачу. И на то, что возникающие ошибки можно будет компенсировать движениями тела во время прыжка.

Вторая проблема была сложнее – как выбраться обратно. Но на этот счет у Робица тоже имелись соображения, основанные на хорошем знании пирсовой зоны. Поэтому он решился. Подойдя к краю пирса, он прикинул траекторию предстоящего полета и содрогнулся. Ему предстояло преодолеть в свободном полете не менее двадцати метров, причем не вертикально вниз, а наискось, по параболе. По безупречно точной параболе.

Командор понимал, что шанс остаться в живых после такого прыжка ничтожно мал. Что почти все траектории, кроме десятка наиболее точных, ведут к неминуемой гибели на стальном дне каньона. Но выбора у него не оставалось. Робиц со всей ясностью осознал, что терять ему нечего. Он уже умер, умер в тот момент, когда представитель трибунала огласил приговор. И теперь каждая лишняя минута жизни являлась не чем-то естественным, а щедрым подарком судьбы. А можно ли обвинять кого-то в том, что он не дарит подарков? Нет. Есть подарок – хорошо. Нет – нормально.

Робиц закрыл глаза, стараясь успокоить дыхание и бешено бьющееся сердце. Затем поднял веки, примерился, отошел от края пирса на десяток шагов, разогнался и прыгнул. Набегающий поток воздуха тут же ударил по ушам грохотом, глаза заслезились, но закрывать их было нельзя. Надо было смотреть вперед и по возможности управлять телом.

В первую же секунду стало ясно, что разгон и толчок оказались больше, чем надо – командор почти по прямой несся на обшивку транспортника. Столкновение казалось неминуемым, но он несколько раз кувыркнулся в воздухе, а затем раскинул руки и ноги звездой, гася избыточную силу прыжка. Это помогло. Щучкой проскользнув в каком-то сантиметре от обшивки, Робиц изогнулся дугой, как кошка, и продолжил путь по выбранной траектории. Гравитационное пространство было неоднородным – его то утормаживало, то ускоряло вновь, поэтому траектория падения была далека от прямой. После каждого из таких рывков приходилось менять баланс тела, чтобы компенсировать потерю энергии. В какой-то момент сердце командора сжалось от животного ужаса – он понял, что промахнулся, что не достигнет киля, что это выше его возможностей, – но в этот момент судьба преподнесла ему очередной подарок: участок гравитационной аномалии, подобно батуту, отбросил командора прямиком в нужную точку. Он завис в нескольких сантиметрах под килем – перед глазами броня обшивки, а за спиной пугающая пропасть входного каньона. Зато никому и в голову не придет искать беглеца в настолько неординарном укрытии. Другое дело, что отсюда как-то надо будет выбраться. И желательно не в печь крематория. Но эту проблему имело смысл решать по мере возникновения. А пока экипаж звездолета мирно спал в жилом секторе, командор тоже решил дать телу и нервам хоть какой-то отдых.

Расслабившись, он опустил веки и погрузился в полудрему. Однако каждый звук над головой выхватывал его из этого пограничного состояния. Слышно было, как сирена возвестила тревогу, как грохотали штурмовые ботинки по пирсу, как несколько раз чуть менялась распашка гравитационных лепестков – техники очищали стационарные карманы. Но ронять звездолеты в каньон, конечно, никто бы не стал. Так что, несмотря на эту возню, командор ощущал себя в относительной безопасности.