У Пруденс же был такой печальный вид, будто она страдала от безответной любви, и мы никак не могли понять, в чем дело. В первую неделю в Брантоне Пруденс упала с дерева в саду и поранила нос; теперь она сопела, а из ноздрей текло. Конечно, неприятно, что поводом для знакомства с соседями стали кошачьи сопли на стекле, но мы радовались, что Пруденс теперь есть с кем поиграть. К тому же этим объяснялись ее все более громкие несчастные крики по ночам, а учитывая то, что Лютик был котом, пожалуй, все становилось слишком ясно.

– Я читала об этом, – объясняла мне Ди. – Обычно кошек стерилизуют в пять-шесть месяцев, но иногда они могут загулять раньше. Как думаешь, она, ну… зовет кота?

Ди настаивала, чтобы среди выбранных нами котят была хотя бы одна девочка, и разрешила мне вытянуть из колоды безумца Шипли только потому, что сама выбирала первых малышей. Долго искать не пришлось: Пруденс тут же устроилась у Ди на руках и уснула. Я же выбирал по другому принципу, независимо от пола, лишь бы у меня были два кота или кошки, которые смогут как минимум час гоняться по комнате за мячиком, не задумываясь о бесцельности этого занятия. По поведению маленьких котят трудно определить их пол, и я узнал, что Брюер и Шипли – мальчики, уже после того, как решил их взять. Да, я собирался назвать новых котят в честь бородатых музыкантов Майка Брюера и Тома Шипли из фолк-рок-дуэта 70-х, но это ничего не значит. Окажись они девочками, я все равно назвал бы их в честь бородатых музыкантов из фолк-рок-дуэта 70-х.

Правда, теперь стало ясно, кто в доме хозяин. Коронный гортанный вопль Брюера лишь отчасти напоминал мяуканье и скорее был похож на крик из яслей человеческих детенышей, нежели бродячих предков Брюера, однако уже в пять месяцев он был крупнее Медведя и начал проявлять склонность к странствиям. Шипли тем временем тоже становился все крепче, и пусть его непрерывные мявы звучали не слишком мужественно, урчал он довольно мощно. Так бывает и с детьми, когда у замкнутого коротышки к четвертому классу вдруг вырастают баки.

Пруденс отличалась от братьев: не такая крупная и шумная, голосок более высокий, да и внимания к себе она требовала больше (я не уставал поражаться тому, насколько разными могут оказаться голоса у котят из одного помета). Если к Пруденс и относились по-особому – давали лишний кусочек ветчины, прощали очередное испачканное одеяло, – то лишь потому, что она, как не уставала напоминать мне Ди, единственная среди пятерых парней девочка в доме, кроме хозяйки. Я тихо соглашался и осмотрительно не затрагивал тему движения за права женщин в мире кошек, хотя завывания в пустой соседней комнате в два часа ночи меня вовсе не радовали.

– Хорошо бы ее стерилизовать, – сказал как-то Боб, заглядывая к нам через забор. Пруденс гналась за Лютиком и вскарабкалась вслед за ним на дерево в саду Боба.

Признаюсь, если бы Ди захотела, чтобы Пруденс принесла потомство, я бы тут же согласился. Мое мнение по поводу котят таково: чем больше, тем лучше; и все же я не понимал, зачем нам увеличивать численность кошек в Британии, когда и так многим животным нужен дом. Да, нам нравились их идиотские синхронные забеги по гостиной, кошачий футбол с шариком от пинг-понга и то, как Пруденс, Шипли и Брюер заваливались спать друг на друга, но играть в изнурительную игру под названием «Спрячь лоток» было не так уж приятно, да и вероятность очередного загула Пруденс нас не радовала. Мне и так еле удалось убедить этих троих, что в справлении нужды на открытом воздухе нет ничего примитивного – для этого понадобилось передвигать их лоток в сторону улицы по несколько сантиметров каждые восемь часов.

Даже сейчас, когда кошачий туалет представляет собой смесь глиняного наполнителя и земли в заброшенной клумбе, Брюер, похоже, не понимает суть давней традиции закапывания своих отходов: он лишь бестолку машет лапами над своими все более зловонными «подарочками», будто играет на воображаемой гитаре. А что же я? Я радовался тому, что теперь это происходит на улице, а не в доме, ведь еще совсем недавно лечь в кровать и не обнаружить там крошечные камешки наполнителя казалось недостижимой роскошью. Этой роскошью я надеялся наслаждаться и дальше.

Операция по удалению репродуктивных органов – важный момент в отношениях человека и кота. Медведь бросал на меня злобные взгляды лишь за то, что я заслонял ему свет, когда он умывался, но за отсутствие у него яичек я не нес никакой ответственности, чему был несказанно рад. Брюер и Шипли не страдали хронической гиперчувствительностью, как Медведь, однако когда я забирал их после операции у местного ветеринара – местного, в смысле в девятнадцатом веке до него бы полдня скакать на лошади, – по их одурманенным взглядам было ясно, что прежнего доверия между нами уже не будет. Может, Брюер с Шипли и выражали благодарность за то, что я забрал их из страшного места с ножами и клетками, но за их хриплым мяуканием скрывалось что-то другое: настороженность. Настороженность существа, которое больше не может быть уверенным в том, что во сне у него не стащат нечто важное.

Сильно ли изменилась жизнь Шипли и Брюера? Внезапных порывов стало меньше, а походка стала более легкой, вот и все. Пруденс, которую через два дня тоже отправили к ветеринару, ждали более унизительные последствия – ей предстояло ходить с выбритым животом, как жертве заскучавших злых детей.

Я ждал на парковке у ветклиники. Когда Ди вышла с нашей полосатой кошечкой на руках, я издалека заметил, что жена чем-то расстроена.

– Бедная Пруденс, – сказал я, когда Ди со вздохом плюхнулась на переднее сиденье. – Она ведь у нас храбрая девочка?

– Да, храбрая девочка, – ответила Ди.

– Как будем дома, дадим ей лакомства, – предложил я. – Ну, те, которые похожи на верблюжьи какашки.

– Да, неплохо бы ее угостить.

Я посмотрел на Ди. Обычно она такая спокойная, а сейчас ведет себя странно. Разумеется, Ди ужасно переживает, когда кошкам плохо – и особенно она волновалась в свое время из-за Медведя, – но это ведь стандартная операция, даже своего рода переходный ритуал, вроде кошачьей бар-мицвы.

– Ветеринар что-нибудь посоветовал? – спросил я.

– О, он очень много чего посоветовал. Только не ей.

Я снова взглянул на Ди. Она посмотрела на меня, приподняв брови, и тогда я понял.

– Хочешь сказать… – начал я.

– Да, хочу сказать.

– Но…

– Знаю.

– Как так?

– Знаю, знаю. Ветеринар проверил: все на месте. Огурчик и два помидорчика. У нас тут загулявший паренек.

* * *

Как мы могли такое упустить? Ну что мы за люди – не можем уехать в отпуск, не подумав о том, что один из котов хвостом включит плиту, не умеем менять колесо, не в силах определить пол обычного домашнего питомца! Теперь идею завести козу придется отложить до лучших времен.

Когда мы забирали Пруденс у хозяев, они уверяли, что среди трех малышей Брайанов есть одна девочка – как раз она. Мы и сами проверили: слегка подули на шерстку в интересующем нас месте – результат устроил. Точнее, его отсутствие на тот момент.