— Почему не любил? Просто иначе, чем ты. Хотя ты же смог стоять и смотреть, как ее вешают? Разница только в том, что мне она отдалась. И делала вид, будто с наслаждением. А мне было не все равно. Я вырезал ей глаз и велел убираться вон. Она ушла, а я вернулся домой с камнем, который она украла. Я хотел бы оставить его ей... чтобы она вставила его себе вместо глаза. Он ведь был таким же синим. Но я должен был вернуть реликвию на место. Вернул. И сказал, что воровка наказана. Но на самом деле наказан был я. Это случилось десять лет назад, но не проходило ни одного дня, чтобы я не вспоминал тот день на границе... и миг, когда она посмотрела на меня... посмотрела своими эльфийскими глазами и позволила мне лишить себя их. Ее кровь текла по моей руке... такая горячая... Мне казалось тогда, что я лишаю ее девственности. В этом было что-то... что-то настолько доверчивое... Это было даже больше, чем отдать невинность. Так мне тогда показалось. Понимаешь? — Эльф слегка улыбнулся. — Конечно, не понимаешь. Но примешь это, верно? Потому что ты в ответе за меня, и мы почти у цели. Там вдалеке уже столица, да?

— Да, — сказал Натан и облизнул пересохшие губы. — Поэтому вы не бросили меня чумного...

— Поэтому. Сначала хотел бросить сразу, бежать... от нее. От любого напоминания о ней. А потом не смог. Захотел узнать от тебя, что с ней случилось. Она еще целых восемь лет прожила... видишь как... и не отступила от того, что всегда хотела делать. Удивительная она была...

— И очень красивая, — хрипло сказал Натан.

— И очень красивая, — согласился эльф и снова улыбнулся _ Ты хотел бы, чтобы она была твоей женщиной. Но ты был ее другом... она тебе так говорила. Да? Может быть, сказала однажды, сбрасывая твою руку со своей груди: «Натан, мы же друзья». И ты со временем заставил себя поверить в это. Что вы друзья. Хорошие близкие друзья. Да только бабы дружат совсем иначе, чем мужчины, Нат. Она сдала всю твою команду с потрохами, хотя они, без сомнения, тоже были ее хорошими близкими друзьями. А ты потом стоял за плечом своего лорда и смотрел, как твою одноглазую зазнобу вздергивают на виселице. И думал: так тебе, сука. Так тебе. За то, что мне не дала. А? Что, скажешь, не так было?.. И ее рыжие волосы развевались по ветру...

Рука Натана сжалась на рукояти меча. Еще одно слово, и я...

— Это же правда, Нат, — мягко сказал эльф. — Я сказал тебе всю правду и поэтому могу говорить ее и о тебе тоже. Разве нет?

Нет... нет, потому что вы мне не друг, только друзьям позволяется бить так больно, перестаньте... Натан хотел это сказать, но знал, что не сможет.

Эльф еще какое-то время смотрел на него с понимающей, сочувственной улыбкой, потом осторожно, будто извиняясь, хлестнул коня. Натан поехал за ним, думая о том, что услышал... думая об Аманите и чувствуя, что теперь позволит ей уйти. Последние два года он терзался тем, что так и не сказал ей... не остановил тогда казнь... хотя бы просто чтобы сказать ей, а это было правильно, и теперь он это понимал. Благодаря сумасшедшему эльфу, который унижал и убивал людей так же просто, как спасал, который вырезал Аманите глаз и наслаждался, чувствуя, как ее кровь течет по его коже, который любил ее не менее сильно, как Натан, а может, и сильнее. По-своему... не по-эльфийски — просто по-своему, так же, как по-своему ее любил Натан. Они оба ее любили недостаточно и неправильно, и оба за это поплатились.

Лес кончился, и они оказались на перекрестке — только здесь уже не было путевого камня. По расстилавшейся впереди долине тянулись поля и деревушки, а впереди, уже совсем близко, виднелись стены столицы.

Глориндель придержал коня, и Натан даже не удивился этому.

— Нат, дальше я поеду один. Ты должен был сопровождать меня до столицы, но к князю я предпочитаю явиться сам. Тут перекресток — езжай куда хочешь. Я бы на твоем месте к Картеру не возвращался. Будешь ведь думать о ней... как я.

— Уже не буду, — сказал Натан, и эльф покачал головой.

— Я тоже так считал. Часто поступаешь... совсем не так, как полагаешь, что сможешь поступить. — Он умолк на миг, потом вполголоса добавил: — Ты хотел убить меня там, в лесу. Я видел по твоим глазам.

Не убить. Но оставить... одного, привязанным к дереву, истекающим кровью... такая мысль у Натана в самом деле появлялась. Пусть на мгновение — но появлялась. Он вспомнил, что чувствовал тогда, и поежился. Вероятно, ему стоило поступить именно так — и если бы он поддался порыву, сейчас наверняка был бы мертв, но, возможно, так было бы лучше... лучше для всех?

— Не важно, что я тогда хотел, — проговорил он наконец.

— Да. Важно, что ты сделал. А почему — не важно тоже. — Конь под эльфом всхрапнул, и тот снова улыбнулся, вскинул подбородок. — Ладно, пора мне. Передай своему хозяину, что я остался тобой доволен. Спасибо и прощай.

Он двинулся с места, стал отдаляться. Но потом вдруг, отъехав совсем недалеко, вернулся — и Натан понял, что ждал этого.

«Оказывается, я успел его изучить», — подумал он и ничего не почувствовал при этой мысли.

— Не могу! — смеясь, выдохнул Глориндель. — Спрошу все-таки! Ты говорил, что тебя что-то заставило уйти из твоей банды. Что, а? Скажи!

Натан смотрел в лицо эльфа, ловя себя на том, что пытается запомнить его черты, и молчал. Молчал — потому что поклялся себе, что никогда ни с кем не станет об этом говорить. Потому что есть вещи, призраки которых не стоит вызывать к жизни. Вероятно, только со временем он узнает, касалось ли это и Аманиты тоже... но того, о чем спрашивал Глориндель, уж точно касалось.

Сияющее лицо эльфа слегка помрачнело.

— Я же тебе сказал, — обиженно напомнил он. — Про Аманиту... Я никому и никогда о ней не говорил.

Натан молчал. Эльф подождал немного, потом вздохнул.

— Ну... и не надо. Даже у друзей могут быть маленькие секреты друг от друга.

Он засмеялся, зло и звонко, снова хлестнул коня и снова стал отдаляться — Натан знал, что теперь уже навсегда.

«Все верно, господин Глориндель, — подумал он. — Могут... но мы-то не друзья. И я сказал бы вам, если бы вы стали настаивать, хотя, видят небеса, говорить об этом нельзя. Но вы не стали... может, потому, что знаете об этом? Знаете и принимаете... Даже если не способны понять, как я, не понимая, принимаю вас? И еще я сказал бы вам... сказал бы, что именно это делает людей друзьями. Это — а не спасение жизни и безоговорочная откровенность. Но вы и сами понимаете это, так же, как и я, не правда ли? »

Силуэт всадника исчез, пыль улеглась, а Натан все стоял на перекрестке, еще не зная, по какой из дорог двинется дальше, и сам не чувствовал, что улыбается.

Это был не дождь и даже не ливень — просто мировой океан вдруг очутился на небесах и сейчас низвергался обратно на землю. Рябые ленты воды влетали в распахнутое окно и хлестали по полу. Ковер промок насквозь, по мраморным плитам растеклась лужа.