Так однажды он сказал мне интересную фразу. Все люди — разные, и право отличаться от других надо отстаивать до конца, не заботясь о последствиях.

Ах, как жаль, что тогда я протестовала этому. Я хотела быть как все. Как они.

Я росла жутко завистливой девчонкой. И меня саму это угнетало.

«До чего ж сегодня у Грэйс чудесное платье. Мне бы оно тоже пошло».

«А у Эмили невероятная сумочка. Жаль, у меня такой нет».

«Как красиво блестят при свете уличных лампочек рыжие волосы Стэффи».

«Может быть, этот купальник станет ей мал и она мне его отдаст?»

И так далее, и тому подобное.

Даже в тот вечер я постоянно сравнивала себя и других девочек. От одежды и обуви, до черт лица и прочего. Я не любила свою внешность.

Никто не замечал моих внутренних терзаний. Они общались между собой, смеялись, пока я тихо приютилась в сторонке. Грэйс была самой старшей в компании, все ребята ее боготворили. Она умела организовать классные игры, всегда находила занятие, сочиняя на ходу. У Грэйс была буйная фантазия. Все ее очень любили.

Не смотря ни на что, мне было с ребятами интересно. Я всегда к ним тянулась.

Что говорить, я была всего лишь ребенком шести лет, который жаждал общения со сверстниками.

— Так, я придумала! — Грэйс подскочила на месте и хлопнула в ладоши. — Мы устроим аукцион!

— Аукци-что? — переспросила Эмили.

— Аукцион — это продажа чего-нибудь человеку, который предложит максимальную цену, — пояснил Алекс.

На нем была белая льняная рубашка, подчеркивающая карибский загар и синие парусиновые брюки. Выгоревшие на солнце волосы растрепались, потому что у него была привычка постоянно запускать в них пятерню, когда он о чем-то думал. Сейчас он сидел на бортике бассейна, скинув легкие мокасины и опустив ноги в прохладную воду. Я бы тоже так сделала, но миссис Торнхилл ни под каким предлогом не разрешала мне даже близко подходить к бассейну. Купаться, разумеется. А сливать воду, вылавливать листья, чистить его — этим я занималась по умолчанию вместе с матерью и другими горничными.

Я тайком наслаждалась его красотой, и вообще тогда была, кажется, по уши в него влюблена. Если понятие влюбленности может существовать в шесть лет.

— А что мы будем продавать? — спросила Стэффи.

Она была на год старше меня и уже ходила во второй класс.

— Что угодно! — воскликнула воодушевленная Грэйс. — Хоть заколку, хоть шляпку, хоть туфельки. Что сам пожелаешь. Если цена не устроит, всегда можно отказаться.

— Я уже отказываюсь, — влез Джексон. — На кой фиг мне ваши шляпки и туфельки?

Все засмеялись, и я тоже. По мне тут же прошелся быстрый взгляд Алекса. Он часто смотрел на меня, когда я смеялась. Во мне теплилась глупая надежда, что я красиво смеюсь. Заразительно. Диего говорил, что так и есть.

— Ладно, мы будем продавать что-нибудь такое, что всем интересно.

— Например?

— Дайте подумать, что у меня тут с собой… — она начала ковыряться в объемной сумке. — Ну, например, я могу продать несколько коллекционных комиксов. Такие выпуски нигде не найти. Мамочка для меня заказывала специально из Англии.

При виде выуженных наружу комиксов тут же начался возбужденный гвалт. Комиксы все обожали и коллекционировали. Даже у меня была парочка.

А когда она сказала что один из них будет про Невероятного Халка, мальчишки словно с ума сошли. Впрочем, и девчонки тоже.

— Грэйс! Ты мне их обещала! — расстроился Алекс. Даже со своего места мне было видно, как подрагивают его ладони.

— Извини, братишка. Ты можешь их купить.

— Я куплю! — Феллроуз был настроен решительно. — Называй цену, я ее все равно побью. Ну сколько? Сто фунтов? Двести?

— Неа, — помотала головой хитрая лиса. — Меня не интересуют деньги, Джекс. У меня их итак много.

— Что же ты хочешь? — в зеленых глазах недоумение.

— Я хочу действие. Например, прокукарекать нам рождественскую песню.

— Чего?! Буду я еще кукарекать на глазах у всех! — мальчишка надулся.

Все начали возмущаться, но Грэйс деловито пожала плечами и по-царски уселась в шезлонг.

— Давай я поменяюсь с тобой на что-нибудь, — чуть ли не взмолился Алекс, с вожделением глядя на комиксы в ее руках. — Я могу отдать тебе автограф Пабло Миланеса (кубинский композитор, поэт, гитарист и певец, — прим. автора) прямо сейчас!

— Нужен он мне больно, — фыркнула она. — Кукарекай или адьос.

— Ну ты и зараза!

Скулы Алекса порозовели, а глаза предательски наполнились влагой. Он отвернулся от всех, делая вид, что рассматривает закат. Но я успела заметить слезы, потому что следила за ним каждую секунду.

— Я куплю комикс, — произнесла я. — Прокукарекую любую песню, мне не сложно.

Все замолчали, уставившись на меня.

— Не надо, над тобой все будут смеяться, — выдавил растерянный Алекс, повернувшись ко мне, но я ему улыбнулась.

— Так ведь это же будет смешно. Почему нет?

В общем, в тот вечер я кукарекала, танцевала, пыталась стоять на голове, пока золотые детки наслаждались шоу и откровенно смеялись надо мной. Я словно не понимала, что делаю. На меня обрушился поток красивых и редких в моей жизни вещей, от которых снесло крышу. Радовалась как идиотка новенькой заколке за то, что поцеловала Грэйс руку. Сумочке Эмили за то, что проглотила щепотку земли из уличного горшка с акацией. А ради французских карточек с лошадьми, о которых, я помню, грезил Алекс, я прыгнула в бассейн прямо в одежде.

То ли бассейн, то ли совершенно обалдевший взгляд притихшего Алекса меня охладил. Совсем запоздало я осознала, что всего лишь скачу цирковым клоуном для этих детей, а ближе им не стала ни на йоту. Они смеются, но не потому что Я их развеселила. А потому что я выгляжу смешно и нелепо. Жалко.

На шум плеска воды прибежала миссис Торнхилл, и мне тогда здорово досталось от нее. Она довольно жестко отхлестала меня по лицу и приказала немедленно вымыть бассейн во избежание всякой заразы.

Гости давно разошлись, а я до полуночи промаялась в бассейне при свете уличного фонаря, продрогнув в сырой одежде.

— Зачем ты это делала?

Обернувшись на знакомый голос, я увидела сидящего на краю Алекса. Он был весь мрачный и хмурый.

Вместо всяких слов и оправданий я вылезла из бассейна и, поковырявшись в пакете, достала комиксы и карточки с лошадьми. Подошла к нему и шлепнула все это добро на колени.

— Что это? — его голос дрогнул. Он удивленно посмотрел на меня снизу вверх.

— Это тебе. Ты же мечтал о них, — просто сказала я.

— Ты… Ты ради меня это делала? — растерялся мальчишка. Уставился на заветные комиксы застывшими глазами.