— Думаю, из тринадцатого, — задумался Виктор, побарабанил пальцами по столешнице и сказал: — Вопрос правильный и по существу. Вокруг чего обворачивать? Есть один способ: его еще Аристотель, учитель Александра Македонского, придумал — получается, что он был первым в истории хакером… Он использовал длинный конус и передвигал на нем ленту вверх-вниз, меняя диаметр, пока из букв не складывался читаемый текст. Мы тоже можем попробовать нечто подобное — только вот за результат я, естественно, не ручаюсь.

…В углу двора дожидался неведомого часа штабелек желтеньких досок, накрытый от солнца и непогоды кусками старого рубероида и линолеума. Ровненький кусок линолеума и привлек внимание Соболева. Криптолог сначала тщательно протер полотно мокрой тряпкой, а уж затем скрутил из него длинный конус наподобие газетного кулька, в которые некогда насыпали в советских магазинах крупы и сахарный песок. После чего началось довольно утомительное и ничуть не зрелищное священнодействие: Виктор с Дашей бережно обмотали широкую часть раструба двумя-тремя оборотами золототканой ленты, извлеченной из сумки доктора, и принялись стыковать участки ленты, в надежде, что сложится хотя бы какое-то подобие удобочитаемого текста. Локис, не видевший в столь скучном занятии ничего интересного, предпочел роль охранника и внимательно посматривал по сторонам, понимая, что пусть ребята занимаются и не очень захватывающим делом, но нежелательные свидетели тут все же не нужны.

— Нет, Даш, так у нас, похоже, ни черта не получится! — раздался недовольный голос Соболева. — Нечто подобное я и предполагал — иначе все было бы слишком просто… Вероятно, они использовали что-то длинное и с переменным сечением.

— Что-нибудь похожее на «пузатые» колонны в нашей Грановитой палате?

— Вот-вот, нечто вроде них, — кивнул на предположение Даши Виктор. — И, думаю, это должна быть резная колонна приличных размеров, приметная и в единственном экземпляре…

— Ну, что там у вас? — полюбопытствовал Владимир. — Кузнецы сковали пшик?

— Вроде того… — недовольно распрямился Соболев и начал сматывать ленту в бухточку. — Но пару слов мы все же сложили — то ли удача, то ли совпадение, уж не знаю…

— И что за волшебные слова? — Локис хотел уже вновь пошутить насчет поля чудес в известной стране и заклинания «крекс, пекс, фекс!», но, увидев усталые и искренне огорченные лица друзей, вовремя удержался.

— Слова? «Trapesundus» и «sapientia», что означает соответственно Трапезунд и мудрость по латыни… «Летят перелетные птицы в осенней дали голубой…» — неожиданно довольно приятным баритоном пропел строчку из старой песни Виктор, тут же пение оборвал, закурил и вдруг небрежно задал Локису вопрос: — Товарищ сержант, а как вы относитесь к Турции, а? Не скучаете ли по минаретам Стамбула, не нужен ли вам берег… турецкий?

— Турция мне по барабану, а берег ейный и тем более, — не очень понимая, к чему клонит Соболев, грубовато ответил Медведь. Честно говоря, он не очень-то любил, когда с ним начинали изъясняться всякими намеками и экивоками. Ну надо тебе в Турции кому-то рожу по делу начистить или башку свернуть — ты так и скажи, а не мути горизонт туманом!

— Так я и предполагал, — кивнул непонятно чем довольный криптолог и пояснил: — Дело в том, что Трапезунд — это сегодня городок Трабзон, расположенный на черноморском берегу суверенной Турции. И я думаю, что ключ к разгадке тайны нашей золотой ленточки находится именно там.

Соболев задумался и посмотрел в ту сторону заросшего сада, где за деревьями и кустами должен был находиться тот самый «берег турецкий», к которому так стремились птицы из старой песни.

— В Турцию? — поразилась Даша. — Да мы ведь толком даже не знаем, что там искать!

— «И тольки имя Верони-иика…» — продолжая думать о чем-то своем, Виктор пропел кусочек из некогда популярного хита «Песняров», затем оборвал песню и сказал: — Вот на месте и посмотрим… Господин сержант, вы как?

— Сержант — нормально, только вот как мы туда доберемся? Это же не в соседнюю Феодосию смотаться — раз-два и готово…

— А кто говорил, что будет весело и легко? — обаятельно улыбнулся ученый. — Вот и давайте думать. Соберем, так сказать, совет вождей племени сиу! Я предлагаю такой вариант…

Рабочий кабинет уважаемого Исмаила Ахмед-оглы в принципе ничем не отличался от любого другого казенного офиса где-нибудь в Европе или в Сингапуре: тот же мощный кондиционер, те же столы, заставленные телефонами, факсами, принтерами и компьютерами; неизменные мягкие кожаные кресла и диваны, журнальные столики и парочка кадок с развесистыми зелеными пальмами, создающими наряду с нежно журчащим фонтанчиком уютную обстановку и дающими ощущение стабильности и покоя, за которые хозяин наверняка должен был иметь возможность платить очень немаленькие деньги.

Ахмед-оглы такую возможность имел, поскольку был одним из самых богатых и уважаемых жителей Трабзона, а может быть, и самым богатым. Очень солидный и немаленький дом многоуважаемого бизнесмена расположился в районе Ортахисар — историческом центре бывшего Трапезунда. В этом районе восточного города с его старинными узкими улочками, с многочисленными лавками и богатыми магазинами, в которых продавалось решительно все, что только можно себе представить, и земля, и дома стоили столько, что бедный человек мог здесь позволить себе лишь одну роскошь: выпить в кофейне стаканчик кофе или купить у разносчика стакан чистой ледяной воды…

Сквозь приподнятые жалюзи было видно чистое, без единого облачка, небо, своей голубизной напоминавшее неимоверной красоты расцветку изразцов, украшающих купола мечетей Самарканда. О том, что Трабзон — город восточный и в чем-то является почти близким родственником не столь уж далеких от Турции Самарканда и Бухары, напоминали и высокие минареты, своими остриями-полумесяцами взлетевшие в голубую высь, и записанные на пленку заунывно-стонущие голоса муэдзинов, пять раз в день приглашавшие правоверных мусульман на молитву…

— Шталле, а вы никогда не задумывались, почему я нанял на работу именно вас, а не кого-либо из моих ученых-соотечественников и… единоверцев? — Ахмед-оглы, сосредоточенно посапывая и не поднимая глаз на собеседника, сидевшего в кресле напротив, толстыми пальцами прижал ручку крохотной гильотинки, обрезая кончик толстой сигары, и затем еще долго щелкал настольной зажигалкой и пыхал голубоватым дымком, пока, наконец, не счел, что сигара раскурена как положено, после чего удовлетворенно кивнул и поднял на немца казавшийся немного сонным вопросительный взгляд.

— Конечно, думал, уважаемый Исмаил, — чуть наклоняя голову в неком подобии вежливого поклона, ответил археолог. — Полагаю, что вы, как человек, несомненно, умный и деловой, выбрали лучшего специалиста из имевшихся. Пусть это и звучит чуточку нескромно, но я действительно кое-что понимаю в своем деле.

— С этим я спорить не стану, — турок сердито засопел, кольнул собеседника взглядом черных выпуклых глаз, пыхнул сигарой и продолжил: — Но был еще один веский довод в вашу пользу… Вы не только хороший специалист, вы — немец. А это, в моем понимании, означает порядок, пунктуальность и безукоризненно четкое исполнение всех моих распоряжений. Я сыт по горло разгильдяйством и безалаберностью своих земляков! Как можно вести нормальный бизнес с людьми, которые опаздывают на важные встречи, не держат слова и ради пары мелких монеток готовы продать своего партнера?! Говорят, так принято «вести дела» только у диких африканцев, у нас и у русских. От вас я ожидал иного — и что же получилось на самом деле? Вместо весомого результата вы привозите мне пустую коробку и жалуетесь на происки каких-то русских бандитов, которые увели у вас из-под носа то, что хранилось в этом ларце! Кстати, как по-вашему, что там было?