— Адальбер Видаль-Пеликорн, к вашим услугам. Нужно перечислить ордена и университетские звания?

— Нет, я уверена, что ваше воображение не знает границ…

— А вот вам не хватает последовательности. Кажется, вы хотели звонить в полицию?

Альдо в раздражении снял трубку и попросил немного сонную телефонистку соединить его с версальским комиссариатом. Та не замедлила это сделать, и через минуту он уже говорил с полицейским, но не со старым «дикобразом», который, вероятно, иногда отступал перед смехотворной человеческой привычкой ложиться в постель.

— Будьте добры, запишите сообщение для него. Передайте комиссару Лемерсье, что мадемуазель Отье вернулась… Сообщение от князя Морозини… М-о-р-о-з-и-н-и! Именно так! Спокойной ночи…

Эта бесстрашная выходка слегка осадила юную фурию. Она переводила взгляд с Альдо на Адальбера, словно стараясь понять, насколько можно им доверять. Их манеры и элегантность — вполне очевидная, невзирая на следы, оставшиеся после штурма стены! — на мгновение заставили ее подумать о тех светских грабителях, которые стали очень модными благодаря романам Мориса Леблана. Она и сама читала запоем истории о приключениях Арсена Люпена! Но странное послание, переданное в полицию этим человеком, который назвался князем, привело ее в смятение. К тому же она изнемогала от усталости: сначала долгое путешествие, затем ужасный разгром в доме… Не говоря ни слова, она пересекла комнату и исчезла за дверью на кухню, налила себе стакан воды и смочила лицо холодной струйкой. После этого Каролин вернулась в гостиную, где незваные гости уже водрузили на место некоторые предметы обстановки. Адальбер галантно придвинул к девушке кресло со вспоротой подушкой.

— Зачем этому комиссару приходить сюда? — спросила она устало.

— Во-первых, для того, чтобы зафиксировать это разорение, — ответил Альдо. — Надеюсь, вы собираетесь подать жалобу?

— Естественно, но…

— И вы еще не знаете, какой ущерб вам нанесли. Добавьте к этому исчезновение сережки, которую вы доверили Шоме. Ее похитили из Трианона, где она была выставлена вместе с другими украшениями Марии-Антуанетты…

Он осекся, увидев величайшее изумление в ее широко раскрытых зеленых глазах.

— Я? — выдохнула она. — Я доверила какую-то сережку какому-то… как вы его назвали?

— Шоме, ювелиру с Вандомской площади. До вашего отъезда во Флоренцию… Вы ведь были во Флоренции, если я не ошибаюсь?

— Да, и еще в Риме. Я провела там целый месяц.

— Так вот, перед отъездом вы послали ему копию — кстати, очень красивую — алмазной серьги на подвеске, которая входила в число личных украшений королевы. Вы попросили оказать вам любезность и выставить фальшивую драгоценность в надежде, что это позволит выйти на след того, кто украл у вас подлинную вещь два года назад!

— Это какая-то безумная история! У меня никогда не было этой… как вы ее назвали? Алмазной подве… подвески?

— Да. Или серьги. Она представляет собой алмаз с висящей на нем «слезой», тоже алмазной! Секундочку!

Вынув из кармана книжечку в черном кожаном переплете и золотой механический карандаш, он сделал быстрый набросок драгоценности в натуральную величину.

— Вот. Масштаб такой же, и я довольно точно изобразил украшение.

Девушка взяла записную книжку, чтобы рассмотреть рисунок вблизи.

— Вы говорите, что это сережка? И ее носили в ушах? По виду она очень тяжелая.

— Я видел и более крупные серьги. А почему вы спросили?

— Потому что у моего деда был кулон, напоминающий этот… даже очень похожий, если верить портрету, который висит у меня в спальне… в общем, висел до сегодняшнего вечера, — добавила она, взволнованно вскочив с кресла, и открыла еще одну дверь, но не ту, которая вела на кухню.

Мужчины без колебаний последовали за ней в коридор, куда выходили двери спален. Каролин вошла в ближайшую, включила свет и горестно вскрикнула. Комната, сама по себе прелестная — тканые обои «жуи»[35]в голубой рисунок и кровать в стиле Директории серого цвета с голубым орнаментом в технике «решампи»[36]— подверглась такому же опустошению, как и гостиная. Все валялось на полу… за исключением висевшего над постелью овального портрета в позолоченной раме: на нем была изображена дама в шелковом темно-фиолетовом платье, причесанная и декольтированная по моде Второй империи, явно гордая тем, что на груди у нее висит на бархатной фиолетовой ленте алмазный кулон — точная копия в цвете рисунка, сделанного Альдо. Хотя художник не был большим мастером и обслуживал скорее всего буржуазные семьи XIX века, он сумел очень точно изобразить драгоценность. Возможно, и внешность своей модели? Вряд ли ему были за это благодарны. Ведь на портрете у этой дамы были тусклые светло-русые волосы, тяжелый взгляд, самодовольная и одновременно ханжеская улыбка — по отдельности черты ее лица нельзя было назвать неприятными, но в целом она производила гнетущее впечатление… Взглянув на девушку, Альдо невольно спросил:

— Ваша родственница?

— Моя бабушка… вернее, вторая жена дедушки, но их обоих я не знала.

— Это очень хорошо! Было бы жаль, если бы вы походили на нее. Но зачем вы держите эту картину в своей спальне? По правде говоря, эта дама не вызывает симпатии.

— Из-за кулона. Он всегда казался мне таким красивым. Девочкой я просто грезила о нем. Читала сказки Перро и воображала себя героиней «Ослиной шкуры» в платье лунного цвета и с этим украшением на шее… И, естественно, ждала прекрасного принца!

— А он-то хоть появился? — спросил Адальбер, поднимая секретер, выпотрошенные ящики которого валялись на ковре.

Девушка тут же закрылась, как устрица.

— Полагаю, вас это не касается!

— Не сердитесь! — взмолился Альдо. — Глядя на вас, невозможно сомневаться в том, что у вас обязательно должен быть жених.

— Его у меня нет! А теперь будьте любезны удалиться и оставить меня в покое. Я очень устала!

— Вы всерьез намерены лечь спать посреди этого хаоса? Ведь матрасы тоже вспороты!

— Есть еще три спальни. Возможно, хоть одну из них пощадили.

Но везде царило такое же разорение, даже в ванной комнате и в двух туалетах. Лишь кухня осталась в целости и сохранности… Было очевидно, что мадемуазель Отье находится на пределе. Лицо ее осунулось, под глазами появились круги.

— Вы же видите! — произнес Альдо, полный сочувствия, но сгоравший от нетерпения вернуться к «кулону», от которого его отвлек необдуманный вопрос Адальбера. — Если бы вы согласились принять совет, мы бы заперли дом и отвезли вас…

— Я никуда с вами не поеду! — закричала Каролин, у которой явно сдали нервы. — Я вас не знаю и не желаю знать! Быть может, это вы все здесь и перевернули, кто мне скажет? Убирайтесь!