— Могу я спросить вас, мистер Адамсон: как вы живете? — закинул удочку Макбрайар, не потрудившись добавить: «во всей этой грязи и убожестве».

Я развел руками, изобразив на лице снисходительное высокомерие принца в изгнании.

— Живу, как видите, сержант, на окраине общества, если так можно выразиться. В настоящее время я являюсь членом самого большого британского клуба разбитых сердец — безработным. Не буду врать, будто мне это нравится, но что ж поделаешь?

— Инспектор, — поправил меня Ангус.

Я снова перевел взгляд на фотографию.

— У девушки только одно ухо, — заметил я, стараясь подавить отрыжку, вызванную вторым. — Возможно, мы имеем дело с каким-то ритуальным убийством? Сатанизм, поклонение дьяволу, все такое? — Я давал Макбрайару своеобразный ключ к разгадке. Вот только достанет ли инспектору мудрости его увидеть?..

— Забавно, что вы сказали это, сэр. — Слова Макбрайара прозвучали многозначительно. Я ожидал продолжения, возможно даже какой-нибудь лаконичной колкости. Но нет; инспектор просто молча смотрел в пространство. Нельзя сказать, что в моей лилипутской халупе его было много.

— Однако ничего забавного в этой фотографии нету, — чопорно произнес я, возвращая ему карточку. — Чье же это произведение?

— Кодак, — сказал он. — О, я понимаю, о чем вы… Ну, сэр, возможно, человек, который это сделал, — сексуальный извращенец. Псих с паховыми проблемами. Вряд ли такое убийство мог совершить нормальный человек…

— Ах ты низкий, лживый ублюдок! — заорал я на Ангуса. Разумеется, только мысленно. Внешне же я был совершенным айсбергом. Вы могли бы бросить пару кубиков меня в джин с тоником. Я вынул из своего чая кусочек перхоти и уставился на инспектора с невозмутимостью человека, переваривающего фарш из уха.

— Скорее всего, это так называемый «слипер», — продолжал Макбрайар, словно читая лекцию ново бранцам. — Далеко не всегда можно распознать его и тем более — предсказать, когда наступит абреакция.

Он мог с тем же успехом сказать: «когда приедет поезд». Псих с паховыми проблемами? Абреакция? Слипер? Это что, какая-то разновидность серег? В любом случае уж кто-кто, а я этой ночью не спал вовсе. Я готовил блюдо из фрагмента головы. Возможно, Анушка обладала многими недостатками, но о ее голове я ничего дурного сказать не могу. Она была превосходна.

Не надо меня одергивать! Я великолепно знал свою роль в той сцене, которую мы разыгрывали с инспектором. Я был второстепенным персонажем, подыгрывающим герою. Помощником в представлении Макбрайара, адресатом его реплик. Да, я отлично все понимал, но не требуйте, чтобы мне это еще и нравилось.

— Абреакция, инспектор?

— Это состояние, когда человек перестает сдерживать эмоции и в полной мере дает им выход. Обычно оно вызывается какими-то внешними раздражителями, — пояснил Ангус, видимо цитируя учебник «Использование внешних раздражителей» или нечто в этом роде.

— Ясно, — сказал я, поскольку теперь так оно и было. — Вы имеете в виду, что этот преступник с виду мог быть самым обычным парнем. — Еще один клочок перхоти спорхнул в мою чашку с чаем, и я выудил его оттуда. — А внутри у него кипел бурный котел разрушительных противоречий? Сверху холодильник, а под ним — ревущее пламя?.. — Что ж, возможно, у меня действительно имеются «паховые проблемы».

— Болезни разума — вещь сложная и неоднозначная, — сообщил мне Ангус, кажется полагая, что я слишком далек от жизни земной, чтобы знать подобные вещи.

— Я понимаю вас, инспектор, — многозначительно произнес я. Последний кусочек съеденного мною уха явно был лишним.

— Нет никаких признаков насильственного вторжения в квартиру, — продолжал Ангус, что было совсем уж ни к чему, поскольку я-то досконально знал, как развивались события. — Вывод: девушка знала убийцу. Обычная ситуация. В девяносто девяти случаях из ста преступником оказывается приятель, родственник или любовник…

— Все ясно. Короче, это был высокий мрачный парень в капюшоне и с косой, — чуть не сказал я, но в последний миг передумал. Пожалуйста, никаких шуточек. Мы шотландцы.

— Не припомните ли, сэр: возможно, она упоминала, что ожидает гостей? — спросил Ангус.

«Ах ты, коварный сукин сын», — подумал я. Знаю я эти вопросики между делом. «А, да, кстати…» Якобы случайный вопрос, заданный в последнюю минуту, когда в стакане с чаем остался только лиственный осадок. Случайный — но чрезвычайно важный! Хитрющий вопрос. Само собой — это-то и есть ловушка.

Ну вы меня уже знаете. Я парировал мгновенно.

— Д-да… Теперь, когда вы упомянули об этом, инспектор… — изумленно проговорил я, разыгрывая восхищение его проницательностью. — Да. Анушка что-то говорила о старом приятеле из Киркинтил-лоха. Он должен был приехать на станцию Уэверли, в последнем поезде из Очтермачти, в половине первого. — Я почесал затылок в память о Стене Лауреле[51]— Совершенно вылетело из головы. Но теперь, когда вы спросили, я вспомнил…

Не переборщил ли я с деталями? По здравом размышлении, нет. С другой стороны, я, возможно, действовал чересчур утонченно. Каждый преступник, начиная с меня и заканчивая профессором Мориарти, знает, что в полиции работают сплошь глупцы. Я решил закрепить результат.

— Могу набросать вам словесный портрет. Не желаете? — предложил я. — Анушка подробно описала его: однорукий, с красным родимым пятном во весь… но вы не записываете, инспектор Макбрайар.

— Нет, сэр. Спасибо, но это ни к чему, коль скоро он приехал на поезде в половине первого. Согласно заключению экспертизы, леди умерла около одиннадцати.

Теперь я припоминаю, что, когда Ангус выдал эту фразу, я решил непременно написать детектив «Леди, умершая в одиннадцать». Но всяческие препоны встали у меня на пути — недостаток таланта, заключение и все такое прочее.

Мы с Макбрайаром обсудили еще некоторые делали, но это не особо важно. Просто формалистика, рутина. Не выезжайте из города без предупреждения, отметьтесь в ближайшем полицейском участке не позднее чем через двадцать четыре часа, сделайте прическу и так далее и тому подобное. Суть же состояла в том, что Ангус подозревал меня. Подозревал изо всех сил, но знал, что у него нет доказательств. А я знал, кто это сделал на самом деле и понимал, что инспектор Макбрайар из кожи вон вылезет, чтобы отправить меня за решетку. Свинья должна сидеть в хлеву, а преступник в тюрьме. Свинарник — то самое место, куда некоторые свиньи очень желали бы вас сплавить.

Итак, тупик. Я был воодушевлен, как кролик на своем дне рождения, — несмотря на определенную сдавленность в груди. Может, это выходили ушные газы? Макбрайар ушел — сбитый с толку и побежденный, так что я праздновал победу в одиночестве. Для торжества не нужны друзья, торжествовать можно и одному. Я выиграл первый раунд и с нетерпением ожидал заголовков в прессе. «КРИМИНАЛЬНЫЙ ГЕНИЙ НА СВОБОДЕ! ПОЛИЦИЯ НЕДОУМЕВАЕТ». Чего доброго, с моей помощью они увеличат тираж.