Они вошли в пивную – высокие потолки, голые стены, деревянный пол. В углу рядом со стойкой на возвышении стояло пианино. Народу было немного, и Тип с Куколкой тут, казалось, всех знали. Фрэнк слушал во все уши. Вот это высшее общество!

– Что, хочешь рушку випа [кружку пива] пропустить?

– Ну так, я нынче такой куш сорвал. Но ты зырь-ка! Это кто?

– Воненький [новенький] мой. Дай-ка ему випа с довой [пива с водой].

Фрэнк взял протянутый стакан и стал пить из него в полном недоумении. Разговор продолжался.

– Да Джеку поднавалило [не повезло]. Да и липу [фальшивые деньги] подложили. Самрудак [сам дурак].

– Да он, небось, не похырсал [не просыхал].

– Да просто поднавалило.

В те дни торговцы говорили между собой на своеобразном жаргоне, переставляя слоги и добавляя выдуманные словечки. Со стороны их понять было невозможно. Так продолжалось вплоть до второй половины ХХ века.

Фрэнк с удовольствием наблюдал за этими большими, уверенными в себе мужчинами, но никто из них не был и вполовину так же великолепен, как Тип, и в его юном сердце появились первые зачатки обожания.

Мальчик попивал своё пиво. Никто не обращал на него внимания. Он был голоден, но Куколка заигрывала с мужиком, чья растительность на лице напоминала усы моржа, и явно забыла про обещанный пирог.

Посетителей всё прибавлялось. Кто-то достал карты, и мужчины занялись серьёзным делом – игрой. Группа мальчиков в углу была увлечена напёрстками. Заиграл тапёр, и все принялись подпевать, с каждым куплетом всё громче и громче. Одна из девушек вылезла на сцену и заплясала – скорее энергично, чем грациозно, но публика одобрительно заулюлюкала. Фрэнк в изнеможении заснул прямо на полу.

Его разбудил крик Куколки:

– Ах ты бедняжка! Тип, оттащи его домой.

– Что я тебе, носильщик? – проворчал Тип. Он потряс Фрэнка и поставил на ноги. – Пошли, скоро работать.

Куколка еле держалась на ногах и повисла у Типа на руке. Фрэнк в полусне брёл за ними. Они вскарабкались по бесконечной лестнице на четвёртый этаж, из-под пуховой кровати достали для Фрэнка соломенный тюфяк и одеяло и положили под стол. Мальчик рад был и такой постели. Он заснул под привычные и уютные звуки – пыхтение, стоны и скрип пружин.

Проснулся он от того, что ему на лицо бросили мокрую холодную тряпку. Он подскочил и ударился головой о стол.

– Что случилось? Где я?

Перед ним стоял Тип. Но он уже не был похож на себя вчерашнего – никаких ярких одежд, никаких ухмылок и подколок. По утрам Тип превращался в торговца, дельца, холодного и расчётливого.

– А ну вставай. Надо работать. Биллингсгейт открывается в четыре, сейчас три, пора идти за тачкой. Одевайся, и за мной.

Тип уже надел свои рабочие штаны и теперь натягивал тяжёлые ботинки. Поняв, что дело срочное, Фрэнк вскочил. Ночью он так и не разделся, и теперь ему оставалось только обуться. Торопливо сунув ноги в ботинки, он вытянулся в струнку.

– Молодец. Теперь бери сумку, и вперёд.

Они вышли на тёмную улицу. Тип так и фонтанировал энергией. Он то пускался бегом, то победно выбрасывал кулаки в воздух. Несколько раз он издавал короткие хриплые возгласы, набирал полную грудь воздуха и с шумом его выпускал. Он накручивал себя перед рабочим днём, и Фрэнка захватило это настроение. Мальчик понимал, что происходит нечто важное, и бежал следом по неосвещённым тихим улицам, охваченный нетерпением.

Они отправились в туннель под мостом. Там уже были и другие мужчины, каждого сопровождал мальчик. Они здоровались на привычном жаргоне. Открыв дверь, они вошли в тёмный погреб и зажгли керосиновую лампу. Пламя озарило бесконечные тачки, тележки, упряжки, узду, крюки, цепи, канаты, горы брезента – груду дерева и металла.

– Смотри, что я беру, и запоминай, – бросил Тип Фрэнку. – Ежели перепутаешь – не сможешь работать, а вон тот дылда только и ждёт, чтобы нас облапошить.

Он выбрал то, что ему понадобится в течение дня, и заплатил человеку с лампой.

– Клади сюда, и пойдём.

– Эй, воненький! – окликнул какой-то мальчик.

Фрэнк не отреагировал. Парень пнул его что есть силы.

– Ты что, глухой, воненький?

– Он имеет в виду «новенький», – пояснил Тип. – Это он про тебя. Не обращай внимания, нам надо работать. Скоро наблатыкаешься по-нашему.

Хромая, Фрэнк принялся толкать тележку. В работном доме он научился скрывать любые признаки слабости, и это было весомым подспорьем.

– Всё, пошли.

Тип налёг на тачку всем своим весом, и железные колёса загремели по булыжникам.

Рыбный рынок Биллингсгейт располагался на северном берегу Темзы, к востоку от Монумента. Рыбацкие лодки приходили по ночам, к четырём утра рынок открывался, и столы были завалены свежей рыбой.

Возбуждение Типа всё усиливается. Кажется, что каждый нерв в его теле дрожит. Учуяв запах рыбы и водорослей, он глубоко втягивает воздух.

– Ах, как хорошо, – бормочет он.

Вокруг стоит шум. Все голоса перекрывают крики торговцев, взобравшихся на ящики и столы, чтобы объявлять цены. Настоящее вавилонское столпотворение.

– Наилучшайшая треска в городе, ещё живая!

– Кому ярмутской копчёной селёдки?

– Угорьки, угорьки, свежие угри!

– Улитки к вашему столу!

– Эй, начальник, глянь, какая камбала, лучше не найдёшь!

– Лучшая пикша, пикшая лучша!

– Кому трубачей, свежих трубачей!

Повсюду спрашивают: «Почём?», повсюду хохочут, торгуются, ругаются; шум становится всё громче.

В полумраке Фрэнк видит, как перламутрово светятся белые брюшки палтуса, как беспомощно машут клешнями омары, как переливается мелкая селёдочная чешуя; огромные корзины с серыми устрицами, голубыми мидиями, розовыми креветками, мешки моллюсков с жёлтыми раковинами; вёдра бело-серых, скользко извивающихся угрей.

Фрэнк подмечает грузчиков в кожаных шлемах причудливой формы, наподобие приплюснутых пагод, с корзинами на головах. Каждый день на Биллингсгейт поступает и продаётся восемь тонн рыбы, и вся эта рыба, до последней селёдки, проходит через них. Человек с натруженной шеей может перетащить на голове шестнадцать корзин, по шесть с лишним килограммов каждая. На этих силачах держится весь рыбный рынок, и их история необыкновенно романтична. Здесь также разгружали десятивёсельные галеры из Ниневии, что привозили специи и драгоценные масла. Здесь, в старейшем порту Лондона, стояли на якоре галеры Цезаря, приводимые сюда по Темзе рабами в цепях, и разгружали их такие же люди, которых теперь видит Фрэнк.

Когда мимо проходит один из гигантов с криком: «Разойдись!», Фрэнк распластывается по стене.