Утро в лес приходит позже, чем в поле… но все-таки приходит. Рргыхнак потянулся, разминая затекшие за ночь лапы и, зевнув во всю пасть, упруго вскочил. Опавшие листья вонючей чернавки, в кучу которых он закопался вчера вечером, взлетели в воздух. Поэтому он не сразу заметил, что прямо перед ним высится зловещая фигура, покрытая шкурой такого глубокого черного цвета, что даже до последнего тупицы сразу бы дошло, что перед ним темная тварь. Даже если бы он не знал, что это за тварь. К сожалению, Рргыхнак знал это… и это знание заставило его сердце испуганно затрепетать. Гхарк — тварь, питающаяся болью. И отлично приспособленная для того, чтобы эту боль доставлять. Старый каррхам слишком рано покинул свое немудреное убежище… а может, вонь листьев чернавки, которая так мешала ему этой ночью, оказалась не такой сильной, как он рассчитывал, и гхарк уже давно его учуял и все это время поджидал, пока он наконец вылезет… Да нет, чепуха, в этом случае темная тварь напала бы гораздо раньше. Впрочем, сейчас уже было все равно. Гхарк — серьезный противник даже для стаи, а одинокий каррхам для него — на один зуб. И все же Рргыхнак не собирался падать на спину и подставлять свое брюхо под наполненные ядом клыки темной твари. Он ощерился и угрожающе зарычал. Гхарк был совершенно безмозглой тварью, но в этот момент Рргыхнаку в его оскале почудилась насмешка. Темная тварь еще сильнее оскалила пасть, обнажив челюсти, между которыми могла свободно уместиться не только голова каррхама, но еще и добрая половина его туловища, и с тихим, но от этого не менее зловещим утробным рыком дыхнула в морду Рргыхнаку. Каррхама обдало чудовищной вонью. Первым порывом было отшатнуться, но, похоже, гхарк только этого и ждал. Да что там, наверное, этот выдох был давно отработанным приемом — жертва отшатывалась, и в следующее мгновение клыки гхарка впивались ей в глотку. Но Рргыхнак не стал дожидаться следующего мгновения, он рванул вперед и, как тогда, три года назад, поднырнул под разинутую пасть, отчаянным движением попытавшись дотянуться до глотки гхарка. И это ему почти удалось.

Вернее, это ему удалось ПОЛНОСТЬЮ, но не принесло значимого результата. Его клыки скользнули по толстой костяной пластинке, прикрывавшей глотку гхарка, и сомкнулись со звонким щелканьем, прозвучавшим для старого каррхама похоронным маршем. Гхарк взревел и впился Рргыхнаку в спину. Как только острые ножи клыков темной твари пробили шкуру, тело каррхама пронзила такая страшная боль, что, будь он чуть помоложе и не пройди столь суровой школы, он, возможно, просто завыл и принялся бы биться в пасти гхарка, заставляя того щуриться от наслаждения, поглощая отчаянную эманацию боли, исходящую от жертвы. Но старый вождь за свою необычайно долгую для каррхама жизнь прошел через слишком многое, чтобы вот так просто превратиться в кусок обезумевшего от боли окровавленного мяса. Гхарк совершил ошибку, положившись на привычку и понадеявшись на то, что, стоит ему вонзить зубы в горячую плоть, и эта жертва, как и все остальные, потеряет всякую волю к сопротивлению. Поэтому, когда каррхам, изогнувшись, дотянулся-таки до его глотки и, найдя щель между костяными пластинками, вцепился в глотку темной твари, гхарк от неожиданности выпустил загривок каррхама и, чисто рефлекторно, попытался отшатнуться. Рывок был очень силен, к тому же Рргыхнак не смог даже чувствительно прокусить толстую кожу темной твари, но он твердо знал, что его единственный малюсенький шанс выжить заключается в том, чтобы удержаться, и поэтому только сильнее стиснул челюсти…

Сегодня Трой выбрался из деревни еще затемно. Это было довольно опасным делом, причем не только потому, что темные твари еще не закончили ночную охоту (в конце концов, разве так уж невозможно наткнуться на подобную тварь днем?), просто староста был категорически против подобных ночных вылазок. Тем более в одиночку. Но у Троя были свои резоны. В конце концов, под утро многие Темные уже насытились и лениво трусят к своим норам и логовищам, а он собирался добраться до Одинокого клыка, самой высокой скалы в окрестностях, и забраться наверх. Что было очень непростой задачей. Во-первых, потому что до Одинокого клыка было почти семь часов спорым шагом и, соответственно, столько же обратно. А сколько займет сам подъем — одни боги знают. Возможно, кто-то мог подумать, что эта вылазка — не что иное, как мальчишеская блажь, ну скажите, что делать четырнадцатилетнему парню из глухой деревни на вершине крутой, обдуваемой всеми ветрами скалы высотой почти в пятьсот футов, формой издали очень похожей на саблеобразный клык хищника. Но ни сам Трой, ни Ругир, который и поставил перед ним эту задачу, отнюдь так не считали.

Человек учится и развивается, только преодолевая трудности и решая задачи. И чем лучше он хочет стать, чем выше подняться, тем сложнее и опаснее задачи он должен ставить перед собой. Как-то Ругир рассказал ему легенду о людях, которых боги осчастливили (так они думали) даром исполнения всех желаний. Сначала этим людям показалось, что на них обрушилось счастье. Ну еще бы, стоило им лишь чего-то захотеть, как это тут же воплощалось в жизнь. Кто хотел дом — получил его, кто любил вкусно поесть — на каждой трапезе радовал нёбо и язык самыми изысканными яствами и тонкими винами, кто любил предаваться любви — тот был услаждаем самыми прекрасными и услужливыми девушками и юношами. Однако время шло, вкусная еда, экзотические путешествия и услужливые, послушные девушки (или юноши) начали наскучивать, и люди, получившие дар богов, стали задумываться, чего бы им пожелать еще. Кто-то возжелал второй дом, кто-то еще больше девушек, но это уже не доставляло той радости, что сначала. А потом у них родились дети… Когда за стариками, теми, кто первыми получили этот дар богов, пришла Смерть, они пали перед ней на колени и попросили забрать не только их самих, но и их детей, внуков и правнуков, потому что если дети выросли всего лишь дебилами, то правнуки уже превратились просто в куски мяса с прямой кишкой, способные лишь заглатывать пищу и делать под себя. В их жизни не было ни борьбы, ни лишений, ни трудностей, и они так и не смогли стать людьми…

Через частокол он перемахнул довольно легко. Всего и делов-то — дождаться, пока дядька Мертул, в очередной раз окинув взглядом окрестности, усядется на колоду и уставится на склон холма, на который выходят ворота. Дядька Мертул был единственным из Отцов, кто еще ходил в ночные стражи, но и он уже был слегка туговат на ухо. Спуск по крутому откосу тоже прошел без осложнений. Уж что-что, а скатываться по склону, ловко перехватываясь руками за ветки кустов и обнажившиеся корни деревьев и легко тормозя подошвами башмаков, сшитых из кабаньей шкуры, он наловчился так, что дядя Ругир только крякал от удовольствия (а бабы принимались охать и причитать: «ой, убьется!», «ох, шею свернет!»). Так что, когда он вошел в лес, восток только начал алеть.

За прошедшие годы Трой изрядно подрос и заматерел. Ему никто не давал его четырнадцати лет. То есть свои-то знали, но вот редкие торговцы, прознавшие о том, что тут, на краю земли, появилось и окрепло новое поселение, принимали парня за ровесника старостиного сына, которому зимой должно было сровняться уже восемнадцать. И причиной тому были отнюдь не занятия с Ругиром, а щедрость богов, одаривших мальчишку столь статным и могучим телом. Ругир довольно быстро понял, что развивать силу в мальчике особо не требуется, природа и сама не поскупилась. Поэтому он по большей части напирал на ловкость, гибкость, проворство. Но и с этим, к его немалому удивлению, тоже особых проблем не было. Обычно люди, щедро одаренные ростом и силушкой, довольно неуклюжи или, по крайней мере, медлительны. Что и понятно: пока еще нервный импульс приведет в действие этакую гору могучих мышц и тяжелых костей…