Зигрид подплыла к ней в расщелину и сразу поняла, что случилось. Это был очередной несчастный случай по причине усталости. Намазывая густеющую замазку, Анато не заметила, что испачкала руки в остывающем дегте. Под конец она прикоснулась к скале, чтобы оттолкнуться от нее, и ее ладонь прилипла к камню… навсегда. Зигрид вытащила нож и потрогала деготь. Он был холодным и таким же прочным, как скала, к которой пристал. Было бесполезно пытаться его счистить. К тому же Анато уже стала задыхаться. Ее глаза выкатились из орбит, а лицо посинело.

Ей было страшно, а хаотичные движения лишь повышали ее потребность в кислороде. Зигрид схватила ныряльщицу за затылок и приникла своим ртом к ее, чтобы вдохнуть в легкие Анато весь воздух, который у нее был в запасе. Анато поняла, что собиралась сделать Зигрид, и не стала противиться. Передав таким образом воздух, Зигрид сама стала задыхаться. Ей пришлось срочно всплыть на поверхность.

Но это была временная отсрочка, она не могла длиться вечно. Нужно было принять какое-то решение.

Зигрид чувствовала, что находится на исходе сил, и если станет раздумывать дальше, то просто упадет в обморок. Она снова нырнула и, не обращая внимания на Анато, которая царапала ей плечо, требуя нового кислородного поцелуя, с помощью своего кинжала стала изучать скалу, чтобы понять, нельзя ли отколоть от нее кусок камня, к которому рукой прилипла ныряльщица. Это было не лучшим решением, поскольку иногда отколотый камень был столь большим, что тянул пловца за собой, на глубину. Анато теряла силы, ее ногти оставляли красные следы на руках Зигрид. Она задыхалась, ей нужен был воздух, больше воздуха…

«У меня не будет сил всплыть, если в моих легких не останется воздуха, — подумала Зигрид. — Если я отдам ей мой воздух, то начну задыхаться. Прямо сейчас надо принять какое-то решение… пусть и не самое лучшее. Или мы останемся здесь вдвоем и выпустим вместе наши последние пузырьки воздуха, или…»

Но вот что именно «или»…

Анато поняла, что должно было случиться, ее глаза расширились от ужаса и ярости, но Зигрид уже решилась. Быстрым движением она провела кинжалом подводника по руке Анато на уровне пальцев. Это было необыкновенно острое лезвие, кинжал был изготовлен из куска катана, сабли самурая, принадлежавшей мужу Аха. Зигрид не пришлось даже сильно нажимать. Сталь с легкостью перерезала кожу и перерубила кости. И вот уже у Анато остался только один палец на правой руке, и из обрубка, пенясь, стало выходить кровавое облако. Зигрид обхватила ее за шею, потянула на поверхность, как вытягивают утопающего. Девушки всплыли у основания дюны и упали на песок, обхватив друг друга, словно борцы.

Как только Анато отдышалась, она стала трясти изуродованной рукой перед лицом Зигрид:

— Ты сделала это нарочно! Дрянь! — икала она. — Ты знала, что я ныряю лучше тебя… В этом не было необходимости! Нет! Ты — нарочно!

К ним подбежали женщины, чтобы перевязать поврежденную руку. Когда Анато увели в сторону, Зигрид сложилась пополам и вытошнила всю желчь и соль, наполнявшие ее желудок. Когда она подняла голову, то услышала вдалеке голос Анато, которая кричала: «Я отомщу тебе! Я отомщу!»

Зигрид сильно похудела, из-за многочасового плавания под водой ее мускулы необычайно окрепли и стали видны под кожей при каждом движении. Ее приемная мать наблюдала за ней издалека и с отвращением морщила нос каждый раз, когда замечала мышцы на животе.

— Жижо! Посмотри, на кого ты похожа! — шипела она сквозь зубы. — Словно жонглерша из странствующего театра, одна из этих пройдох, что танцуют на канате и своими непристойными позами провоцируют мужчин.

— Мама, я работаю, — возразила Зигрид.

— В этом-то я тебя и упрекаю, — пробормотала старая женщина. — Девушка твоего сословия должна лишь составлять букеты или писать поэмы.

Она в очередной раз пребывала в состоянии полного помешательства, во время приступов которого она принимала чужестранку с голубыми волосами за Ки, дочь, которую потеряла когда-то давно во время кораблекрушения, разорившего ее семью.

— Времена изменились, Аха, — сказала осторожно Зигрид. — Мы больше не можем позволить себе изображать господ.

Когда она очень уставала, то подыгрывала старой женщине, изображая Ки.

— Глупости, — упрямилась мать. — Твой отец, мой шучжин, был богатым. Наше финансовое состояние не может быть столь плачевным.

Ничто не могло вернуть ее рассудок. Она упорствовала, отрицая гибель семьи, крушение флотилии, исчезновение дочери и мужа.

* * *

Зигрид проводила в воде по десять часов в день, из-за переохлаждения у нее началось воспаление легких. Соль разъедала кожу, и она с грустью думала, что скоро ее тело будет выглядеть словно выкроенное из куска кожи. Будут ли ею по-прежнему интересоваться юноши, если она превратится в русалку с кожей гиппопотама?

Она натиралась питательной мазью, когда у входа в сад появился деревенский старейшина.

— Охайо-гозаимасу. Шитсурей-Шимасу. Гомен-кудасай?

— Дозо охаири-кудасай.[17]

Закончив обмен поклонами, старейшина пробормотал:

— Меня волнует не общее состояние острова, которое скорее хорошее, а направление, в котором он плывет.

Зигрид разгладила полы кимоно.

— Что такое? — спросила она. — Разве мы не плывем на юг?

— Нет, — смутившись, пробормотал пятидесятилетний мужчина, почесав бритую голову. — Да ты, должно быть, и сама поняла: вода становится все холоднее. Мы попали в течение, которое направляется к северному полюсу.

— Полюсу? — спросила, заикаясь, девушка. — Вы хотите сказать, туда, где лед и вечная мерзлота?

— Да, — подтвердил старейшина. — Если мы ничего не сделаем, чтобы покинуть это течение, то через месяц приплывем к айсбергам. Кикен десу.

Зигрид стала думать, что это для них означало. Остров Амото никогда не знавал тягот зимы. В холодное время года температура понижалась на два-три градуса, шли обильные дожди, вот и все. На острове всегда носили лишь легкие кимоно, дома были построены так, чтобы защитить жителей от палящего солнца и от комаров. Снег… Ледники… Зигрид поняла, что островитяне с трудом себе представляют, что значат эти слова. Они знали об этих явлениях лишь по изображениям на гравюрах. Для них снег был чем-то вроде муки, которая падала с неба, а лед — нечто вроде фокуса, при котором вода превращается в кусочки стекла.

— У нас мало деревьев, — заявил Нобуру, деревенский старейшина. — Если мы начнем использовать их для обогрева, то быстро останемся без леса.

— Знаю, — сказала девушка, думая о редком лесе, что раньше рос на отрогах бывшего вулкана. Деревья там были высокими и крепкими, но их было мало.