Да и в чем-то Иван прав. Она слишком наивна и открыта. Эмоции свои скрывать совсем не умеет. Вчера только сколько разных было за несколько минут нашего общения. И обида, и потом эта радость неприкрытая перед тем, как я спать ушёл. Можно было бы не уточнять про мужа Ксени, конечно. Так бы розовые представления обо мне в пух и прах разлетелись, и, может, перестала бы смотреть на меня так, словно я олицетворение её идеала. Подумала бы, что сплю со всеми подряд и вполне вероятно успокоилась. Но не смог. Как только эту потерянность на лице прочёл в коридоре, держать слова за зубами не получилось. А потом как дурак последний ещё минут двадцать улыбку её счастливую в памяти жевал, как жвачку. Растягивал в воспоминаниях момент, с каким ожиданием Маша на губы мои посмотрела. И как меня в ту секунду прошибло таким же желанием попробовать, какие они у неё.

– Конечно, не другие, – громкой репликой вытаскивает меня из мыслей Иван, – другие могут и прогрызть себе путь вперёд. Но не Машка. Она у меня тихая и домашняя. Рисует вон свои писульки. Нет, чтобы ходить куда-то с друзьями. Вон Арина захомутала себе пацана, и отлично. А моя носом крутит. Кинула Валерку, а он при деньгах был. Мог бы обеспечить всем, о чем её душа бы попросила.

– Иван, ты же не заставишь её встречаться с тем, с кем она не хочет. Не понравился ей этот Валера, найдёт другого.

– Ну пусть найдёт. Она ж не ищет ни черта. Сидит дома, как та принцесса. Возможно, если бы нашла, так и в столицу ехать не надо было бы. Здесь бы осталась, рядом с нами.

И тут меня осеняет догадкой. Вот она истинная причина, почему Иван так яростно не хочет отпускать Машу. Не в столице дело, а в самом факте того, что она может их оставить. В серых отцовских глазах впервые за несколько дней мелькает понятная мне эмоция. Он любит ее. И сделает все, чтобы она ни в чем не нуждалась. Как сделал когда-то для меня.

Мы проводим за рыбалкой еще пару часов и возвращаемся домой.

На заднем дворе установлен большой бассейн, внутри которого с довольными визгами плещется Степа, а рядом с ним улыбаясь и щурясь от солнца сидит Маша.

Она игриво плещет водой в сторону брата и тут же смеется, прямо как ребенок. Звонко и искренне, заставляя внутри что-то дребезжать, эхом отзываясь на этот смех. Губы сами разъезжаются в улыбке.

– Приехали, – раздается со стороны сиплым мужским голосом.

Перевожу взгляд на приветливо пожимающего руку Ивана мужчину. Федор Михалыч.

– Ну здравствуй, Дамир, – его руки тянутся ко мне, и, не ограничиваясь рукопожатием, старый знакомый отца заключает меня в объятия.

– День добрый, дядь Федь, – отвечаю, вежливо кивая.

– Какой ты стал! Где тот пацаненок, который с моим Ромкой мяч на поле гонял? Ром, – окликает, повернувшись в сторону, – Дамира помнишь?

Невысокий мужчина, чьи волосы уже тронула седина, а лицо – морщины, кивает в ответ. Кладет на землю палку, которой поправлял угли в костре, и протягивает мне руку.

– Как не помнить? Здорово, Дамир. Сколько лет не виделись.

– Давненько, – жму ему руку и передаю Ивану ведро.

– Ой, сколько вы поймали, ну даете! – всплескивает руками только подошедшая Илона, переводя восторженный взгляд по очереди с меня на Ивана. – Сейчас я ее подготовлю, и будем жарить. Маша, – разрезает воодушевленным криком воздух, обращая внимание дочки на нас, – помощь твоя нужна.

Маша поворачивается и тут же встает, расплываясь в еще более широкой улыбке, предназначенной явно не матери, позвавшей ее. А мне.

– Вы уже приехали!

Что-то говорит, а я оглох. В одну секунду словно щелкнуло все вокруг и отключилось. Погасло, как на сцене, оставляя луч прожектора только на ней одной. Лучше бы она и дальше сидела в этом чертовом бассейне.

– Дамир, поможешь? – долетает до меня как сквозь стекловату.

На одеревеневших ногах подхожу к бассейну и протягиваю руку Маше. Она опирается на мою ладонь, а все, что я вижу – это красный купальник, плотно облепивший девичью грудь. Из-за воды и ветра ее соски четко очерчиваются под тканью. Кровь от головы пулей летит прямиком в пах. По тонкой шее неторопливо стекают капли воды, касаясь блестящей на солнце кожи, а меня подбрасывает от того, как тонкие пальцы крепко держатся за мои. Опускаю глаза и едва не сдергиваю ее вниз. Абсолютно приличный треугольник трусиков прикрывает ее спереди, но даже так я могу видеть, как ткань впивается в гладкую кожу, рисуя очертания женской плоти. Стискиваю зубы. В горле пересыхает, а внутренности наоборот вспыхивают. Руки начинают зудеть от желания прикоснуться ее там. Стащить белье вниз по ногам и, погладить ладонью упругие бедра, и…

– Вы так долго рыбачили, – говорит Маша, начиная спускаться.

Судорожно выдыхаю, взывая к чертовой куда-то подевавшейся выдержке.

– Время пролетело быстро, – отвечаю сдержанно.

Вторую руку Маша кладет мне на плечо, потому что больной ногой старается не наступать на скользкие ступеньки. Машинально подхватываю ее за талию и, забыв об отце позади нас, опускаю на землю. Ярко голубые глаза взметаются, а пальцы, все еще находящиеся в моей ладони, вздрагивают. Какая же она маленькая. Миниатюрная, как кукла. По приоткрытой губе стекает капля воды, притягивая мой взгляд как магнитом, минует подбородок, катится по шее, попадая на тяжело вздымающуюся грудь, соски которой плотно прижаты ко мне. Твою мать!

– Я вас заждалась, – шепчет тихо Маша, вкладывая в слова немного иной смысл, а по моим нервным окончаниям будто батогом проходятся. Хлестко так и отрезвляюще.

Резко разжимаю руки и отхожу на шаг.

– Проголодалась? – пытаюсь улыбнуться, но уверен, что ни черта не выходит.

Маша засовывает ступни в сланцы и, взяв большое полотенце, обвязывает им тело, прикрывая грудь и плоский живот. Хвала Богам.

– Очень. Да и скучно было, – снова улыбнувшись мне, говорит Степе, что скоро вернется, и уходит в дом.

Я же теперь позволяю себе сделать то, что в данный момент необходимо. Откручиваю крышку от бутылки с коньяком, оставшимся после рыбалки, и наливаю жидкость себе в стакан. Несколькими большими глотками выпиваю его, надеясь, что камень, застрявший в легких, протолкнется, а напряжение в паху спадет. Как можно выглядеть невинным ребенком, но при этом вызывать во мне такое мощное желание? Порочное, грязное. Низкое, по отношению к ней. Черт!

Будь на месте Маши другая, уже бы закрылся с ней в комнате и взял то, чего так сильно требует нутро. По-разному бы брал. Смакуя. Исследуя каждый уголок тела и слушая симфонию из стонов. Голубые глаза бы закатывались от удовольствия, а полные губы просили еще. А я бы погружался в это манящее тело снова и снова, сначала медленно, потом быстрее, а после и вовсе бы отпустил себя, выжимая из малышки все, что она могла бы мне дать, и даже больше.

Да твою же! С силой зажмуриваюсь, сгребая пластиковый стакан в кулак и вышвыриваю его в огонь.