Я тоже откинулась, мельком оглядывая соседей. Для полноценного десанта мелковато.

— Как много вопросов!

Монгол разлил вино по бокалам. На его мизинце я увидела незнакомый мне ранее перстень. Довольно изящный, в стиле модной ныне готики.

— Но мне это нравится. Это хорошо, когда ты спрашиваешь, как атакуешь. По всему фронту. При наличии надежных резервов так проще обороняться. Ну, давай посмотрим, так ли хороши мои воинские порядки. Знаешь, полководцы древности умели по построению противника определить, чем закончится сражение. Вот это уровень!

— Но это же невозможно! Необходимо знать не только порядок, но еще множество разнообразных вещей.

— Они и знали. Разветвленная система лазутчиков, шпионов. Но это было даже не так важно, часто получалось, что армии были приблизительно равны по силе. Тогда многое решало более выгодное построение. Оно особенно было возможно на древнем Востоке.

— Вполне допускаю.

— И это правильно. Давай посмотрим, на что похожа “Жемчужина степи”, тем более что сообразительный Паша оказался не слишком расторопным, и наш ужин где-то потерялся.

— Давай!

Я подняла бокал. Тонкое стекло приятно холодило пальцы.

— Предлагаю выпить за реку, что течет под нами, а заодно и за все реки мира!

— Почему именно за реки?

— Реки — это постоянная изменчивость. Они воплощают движение вперед, непостоянство, которое в нашем мире становится редкостью.

“Жемчужина степи” оказалась с излишней кислинкой.

— Всем! Оставить второй виток. Акрус и Близнецы! Атака на ваши позиции справа!

Наши соседи несколько заерзали, вероятно, тоже слушали “вести с полей”.

— А что касается твоих вопросов, то мне кажется я смогу найти на них ответ достаточно легко, — Монгол поставил бокал и легонько промокнул губы салфеткой. — Почему Ницше? Именно он, как никто другой, актуален сейчас. Его беда и уникальность, как, наверное, и любого гения, в том, что он высказал идеи тому веку, который не мог их адекватно воспринять. Именно сейчас его идеи, его Заратустра, его Сверхчеловек может помочь выбраться из кризиса. Хотя, вероятно, не всем. Впрочем, всем этого и не хочется. Потому что не народу должен говорить Заратустра, а спутникам. Идея простая, но не все ее понимают.

— Все вообще мало что понимают. А уж тем более философские концепции, далекие от гедонизма.

— Что ты?! — он взмахнул руками. — Об этом речь не идет! Все не разумеют даже того, о чем ты говоришь. Гедонизм сейчас — это удел единиц. Остальные — рабочая протоплазма. Я же говорю о тех избранных, которые способны своими идеями изменить мир. К сожалению, многие из них стремятся тиражировать свои идеи, пускать их в массовое производство. Не понимая, что каждая идея уникальна. И толпа не способна понять всю ее красоту. Не к толпе надо обращаться.

— Но как же они тогда изменят мир, если идея по-твоему — это достояние избранных? Ведь всегда наибольшее распространение получали религии, где сильнее миссионерское движение.

— Да, но становилось ли от этого хорошо этим религиям?..

— А кому это интересно? Главное в таких вопросах — борьба за власть.

— К сожалению, так. И ты сама подтвердила мои рассуждения. Идея, пущенная на поток, превращается в дубину. В орудие для борьбы за власть. Так что Заратустра был прав, когда решил, что Сверхчеловек должен учить спутников, но не толпу.

— Да, но как этим изменить мир?

— А мир и меняют немногие. Пастухов всегда меньше, чем овец в стаде. Но все гораздо сложнее, чем кажется.

Мимо моего лица проплыла тарелка с чем-то мясным и одуряюще пахнущим. Рот наполнился слюной.

— Мы потеряли Акруса. Всем, кто не занят в активном контакте, необходимо закрыть прорыв в третьем секторе!

Странно было сидеть в ресторане, слушать какие-то клавишные переборы немного атонального джаза и сознавать, что где-то в округе ведется бесшумная, но кровопролитная война. И все из-за человека, рассуждающего о судьбе мира и философии. Интересно, Монгол представляет себе, какие силы вертятся вокруг него?

— Похоже, в философской баталии наступило перемирие, — констатировала я.

— Согласен, — Монгол снова наполнил бокалы. — По этому поводу я предлагаю выпить. За небо, которое обнимает Землю.

— Поясни.

— Небо — это то место, где рождается черная туча, называющаяся человеком. Из этой черной тучи должна ударить молния. Этой молнией будет Сверхчеловек.

Он поднял бокал.

— Будем думать, что это был последний залп философской батареи перед перемирием, — заметила я.

— Будем.

Второй раз “Жемчужина степи” уже не показалась сильно кислой.

— Кстати, — Монгол положил на колени салфетку, —,я тебя не утомляю такими темами? А то, может быть, ты предпочитаешь разговоры о Луне, погоде или что-нибудь в том же духе?

— Глупый! Ты не умеешь вести разговоры о Луне, природе и погоде. Поэтому я не надеюсь на подобный подарок судьбы. И с твоей стороны это было бы порядочным свинством. А как называется то, что мы сейчас будем есть?

— Если не ошибаюсь, — Монгол присмотрелся к блюду повнимательнее, — это пресловутый семьсот десятый номер.

— А в простонародье?

— Натуральная свинина, запеченная в сметане. Отдельные кусочки тщательно отбиваются, а затем в них заворачивают маслины с сыром. Все это обжаривается, но так, чтобы мясо было сочным, немного с кровью.

— Но ведь сыр вытечет…

— Нет. Точнее, да, вытечет, если это делает обычный повар. Кстати, то, что ты видишь сверху — ананас.

— Вижу. А повар у нас необычный?

— Ну, не совсем. Ты знаешь историю этого ресторана?

— Нет. Никогда не интересовалась.

— Третий виток! Опасность прорыва в третьем секторе! Ввожу резерв…

“Третий виток — это уже недалеко от нас, — подумала я, глядя на истекающие соком кусочки мяса. — Еще один такой прорыв — и нам будут слышны выстрелы. Как все плохо!”

— Дело в том, — Монгол позволил официанту поставить на стол еще одно блюдо, — что десять лет назад один польский ловкач, сумевший лихо подняться на торговле продуктами в страны-изгои, контрабандой через карантинную зону, сошел с ума.

— Как так?

— Ну, так. Говорят, впрочем, что ему помогли. Есть много способов свести человека с ума в принудительном порядке.

“Рассказывай, рассказывай… То-то я не знаю…”

— И все его богатство было под большой угрозой. Особенно если добавить к этому полную неразбериху с вопросом наследования в его семье. Но он сумел вывернуться.

— Сумасшедший?

— Потому и говорят, что его сумасшествие носило искусственный характер. Он основал фонд. И назвал его “Фонд вкусной пищи”. Все его деньги, вся его собственность стала принадлежать этому фонду.