— Конечно, я помню эту песню, — произнесла Мэри, доверительно положив голову на его плечо.

Но тут заиграла обжигающе страстная музыка. Она положила ладони на его грудь. «Давай продолжим», — будоражил чувственный голос Марвина Гэйя.

— Кейн, ты слишком напорист, — посетовала Мэри, понимая, что это не случайный набор песен.

— Зачем откладывать то, что все равно случится? — спросил он, настойчиво проводя ладонями по ее бедрам.

— Когда? — Она игриво укусила его губу и вдела розовый язычок в изумленно приоткрытый рот. Он погрузил пальцы в гриву каштановых волос и отнял у нее инициативу в поцелуе.

— После ужина, — назначил он срок, когда запас воздуха в легких оказался на исходе.

Мэри не представляла возможным отложить этот порыв. Она, как проснувшийся вулкан, была на грани извержения.

— Ужин может подождать, но не я, — взмолилась она.

— Я запланировал другую очередность.

— Очень жаль, что ты не предусмотрел моего желания, — возроптала Мэри, оскорбленная необходимостью выпрашивать ласки.

Кейн выключил коварный диск.

— Ты когда-нибудь гуляла в окрестных садах?

— В детстве, когда Олстейны жили в этом доме. Их сын — ровесник моего брата — однажды пригласил нас на свой день рождения.

— Ты никогда не рассказывала о своем брате. Какой он был?

— Само совершенство, — с легкой грустью сказала Мэри и уточнила: — В глазах наших родителей. Настоящий Дювалл.

— А кем он был для тебя? — допытывался Кейн.

— Он был на четыре года младше меня, поэтому я отлично помню его с младенчества. Алекс всегда был находчив не по годам. Пока я не стала подростком, мы отлично ладили. Но затем последовали постоянные попреки со стороны родителей. Они целиком сосредоточились на нем, договорившись считать меня безнадежной.

— Странно это слышать. Я не понимаю, неужели у тебя с матерью не было чисто женских доверительных отношений?

— Мы оказались антиподами. Ее разочаровывало во мне абсолютно все. Она хотела скроить меня по викторианским лекалам… — Мэри внезапно замолчала, затем посмотрела на Кейна холодными глазами и добавила: — Не хочу говорить об этом.

Они вошли в сад. Глубину его наполнял яркий рукотворный свет. Как если бы кто-то инсценировал детский сон с его воздушной наивностью.

— Очень жаль. Мне бы хотелось знать историю твоей семьи, — не желал он ставить точку.

Мэри, сколько себя помнила, подчеркивала дистанцию, отделявшую ее от родных, с тем же воодушевлением, с которым многие упиваются рассказами о детстве, родителях, родственниках. Но привязанность все же была сильна. Она обнаружила это совсем недавно, когда с искренним сожалением подумала, что ее родители оставили этот мир в полной уверенности, что их дочь — неудачница. Усмехнувшись, она сказала:

— Теперь моя семья — это Ченнинг и Лоретта. Лучше расскажи о своей знатной династии.

— Аннулировав брак с Викторией, я порвал все связи с семьей.

— Есть хоть какая-нибудь возможность восстановить отношения?

— Сомневаюсь.

Мэри услышала не отчаяние или досаду, но решительность и уверенность в его голосе. Это испугало ее. Показалось, что за мнимым хладнокровием кроется глубокая обида на близких. Эта обида гуще и темнее, чем ее. Обида, которая будет с ним до конца. Обида, которая, возможно, распространится и на Мэри, когда он узнает о том, что это его сын скончался, лишь увидев свет, что это ее волей он пребывал в неведении.

Кейн быстро пожалел, что затеял такой разговор. Дойдя до фонтанчика в центре сада, он остановился. Ласковое журчание воды растворило его молчаливую досаду.

На старинную скамью ажурной ковки были предусмотрительно положены пушистые диванные подушки. Несмотря на отдаленность, из окон дома отчетливо доносилась спокойная музыка, садовые фонарики напоминали гигантских светлячков. О большом мире вокруг шептал только прохладный океанический бриз, застрявший в густых кронах сада.

Кейн не стыдился своей сентиментальности, так как был уверен, что не обладает ею. Весь изысканно организованный вечер был результатом его желания удивить и порадовать любимую женщину. Сам же он не нуждался в глупостях подобного рода. Кроме того, ему льстило не столько исполнять свои мечты, сколько создавать и дарить их друзьям.

— Меня восхищает твоя настойчивость, — вслух высказала она то, что он хотел услышать.

— Да, это в моем характере.

— Я должна признаться тебе кое в чем, — сказала она после тяжелой паузы. — Ты должен узнать это прежде, чем решишь сделать мне предложение. Это касается моего брака с Жаном-Полем.

— Ты не обязана ничего рассказывать. Это меня не касается, — поспешил прервать ее Кейн. Ему казалось кощунственным упоминание о другом мужчине в такую минуту.

— Нет, послушай, — твердо произнесла Мэри.

— Мы уже достаточно зрелые люди с прошлым, но я не настолько лоялен, чтобы спокойно выслушивать истории о твоем прежнем браке.

— Я думала… Но, возможно, ты прав. Не стоит об этом. Должна признать, ты совсем не безумец, как я шутя назвала тебя. Твое предложение, наверное, самое разумное, что произошло со мной за последние месяцы. А этот день должен стать лучшим в моей жизни, и не позволяй мне его испортить, любимый. — Она очень нервничала, и это выражалось во всем: в звенящих нотах голоса, в учащенном дыхании, в трепете влажных ресниц.

— У нас еще будет время наговориться, — утешал он ее, взяв за руки.

— Я многое должна объяснить, — всхлипнула она.

— Позже.

— Этим вечером?

— Если хочешь, — успокаивал Кейн, втайне уверенный, что этим вечером разговоров не будет.

— Это нельзя откладывать, — с новой силой забеспокоилась Мэри.

— Не будем, — решительно произнес он и усадил ее рядом с собой на скамью — так, как он это мысленно прорепетировал прежде.

Воцарилось молчание. Они сидели, соприкасаясь коленями, и серьезно смотрели друг на друга. Ее красота и трогательная ранимость заставили его медлить. У него было кольцо, которым он мечтал утешить это раненое сердце. Образно говоря, конечно. Он не спешил, тщательно подыскивая слова.

— Мэри, — начал он, — я привык думать о жизни как о веренице последовательных поступков и достижений. Так меня учили. Наши прежние отношения хорошо укладывались в эту цепь, которой я сам себя опутал. Но тогда я не считал нашу любовь достижением, а напрасно. Расставшись с тобой, я смог понять только одно, но, наверное, главное: все сделанное без сердца ведет в пустоту. — Он встал на одно колено и, обхватив ее холодные пальцы, поцеловал их.

— Кейн…

— Позволь сказать, — он заглянул в ее растерянные глаза, словно пытался прочитать в них свою следующую мысль. — Поэтому я бросил все и стал искать тебя. И нашел такой же одинокой и потерянной, каким был сам. Я сполна заплатил за свою глупость и надеюсь, что ты согласишься стать моей женой, Мэри. — Он чуть замешкался, доставая из кармана бархатную коробочку. — Не из-за нападок твоей родни, не ради чьего-либо ободрения. Это мое выстраданное намерение. Моя не желавшая умирать надежда.