– …зрада кругом.

– То-то и оно. Завтра вы новый план сделаете – какой-то зрадник опять найдется. Думаешь, не найдется?

– Найдется, как не так. Мы, кстати, даже на мусульман выходили… из Тюмени как раз. Помощи просили.

– Они-то вас и сдали, скорее всего. В России все экстремисты – под колпаком. Даже русские – и то под колпаком.

– И что делать?

Гость жестом показал, чтобы принесли чаю. Когда чаю принесли – заговорил:

– Запад за вас впрягаться не будет. Они всегда приходят на готовое. Если вы покажете, что одерживаете победу – они будут за вас. Если не покажете – сольют. Они как шакалы. Приходят только на труп…

– И что нам делать? С Россией воевать?

– Зачем воевать? С Россией вам воевать не надо…

Квартира пуста, но мы здесь.

Здесь мало что есть, но мы есть.

Виктор Цой

Один из первых доверительных контактов между российской и американской разведкой состоялся в этот день, точнее – вечер, на смотровой площадке на Воробьевых горах, одном из наиболее приметных мест Москвы. Это возвышенность, с которой отлично видна панорама старого центра города. Здесь просто было затеряться – поэтому мы выбрали именно ее…

Уже стемнело. Закончился рабочий день и большинство менеджеров добрались до своей двушки в десяти минутах от метро, купленной в ипотеку, а те, на кого они работали, только пообедали и оделись для выхода в свет. На самом деле было две Москвы. Первая – уныло-суетливая, с суетой супермаркетов и едва слышным шелестом компьютера на своем рабочем месте, работающая с девяти до шести (в Москве по-другому не работают, слишком много времени уходит на дорогу), ненавидящая свою работу и то, чем она является, и вымирающая по вечерам пятницы, чтобы снова ожить вечером воскресенья. И вторая – прожженно-деловая, пронзившая иглами светящихся небоскребов чернильную тень неба, Москва без законов и правил, Москва, где принимается во внимание лишь количество денег и все, у кого нет миллиарда, могут идти в известное место. Эта Москва просыпается к двенадцати, к часу-двум появляется на своем рабочем месте, а засыпает в пять-шесть утра, эта Москва мыслит широко и чужое делает своим тысячей разных способов. Здесь не думают о будущем и на последние деньги покупают «Порше Кайенн», чтобы выглядеть, здесь долги отдают трусы, а решения суда исполняют дураки. Именно эта Москва сейчас вступала в свои права: разукрашенные девицы и рев моторов драг-рейсеров. Ночью будет жарко…

Американцы аккуратно припарковались рядом с моим «геликом». По местным меркам, по меркам второй Москвы, их тачка – отстой. В то время как моя – котируется, хотя и не в моде, как и мужественность вообще. На таких тачках в Москве ездят не сами олигархи, а те, кто решает для них вопросы. И неважно, как именно. Темнокожий предусмотрительно отошел в сторону, уставился на машины гонщиков.

Смотровая площадка. Рев моторов и целующиеся парочки. Мягкий свет дорогих жилых комплексов… там живут те, кто определенно добился успеха, но еще не поймал Бога за бороду. Две машины: главе семейства – внедорожник, жене – какую-нибудь до двадцати тысяч. На этом уровне покупают в ипотеку уже не квартиру в Москве, а коттедж по Рижке, не слишком близко, конечно, или таунхаус. Дети – в частном садике с китайским или английским уклоном, в перспективе – обучение в Англии, Гонконге или Шанхае.

Это то, от чего я когда-то отказался ради права и возможности умереть за то, за что сочту нужным…

А это… конечно, прилетело сильно, но без переломов. Пара зубов шатается. Меня еще не так били. Но сейчас – я подставился сознательно. Иногда противнику надо дать одержать символическую победу, чтобы потом говорить без обид. В свое время это не поняли в Киеве: если бы они дали Донбассу одержать какую-нибудь символическую победу холодным летом две тысячи четырнадцатого – например, дали бы особый статус, временно бы позволили оставлять налоги, признали бы их право говорить на русском – многое было бы по-другому.

Но нет. Вместо того чтобы дать что-то символическое, что потом можно и отнять с утратой остроты ситуации, начали войну. И отнимать начали уже жизни. А жизнь обратно не вернешь и назад не отыграешь.

– Красиво…

– Какого черта ты сделал?

– О чем ты? – я достал салфетку и начал протирать лицо.

Американец – схватил меня за грудки, а второй… – они что, реально такие идиоты, чтобы направить гм… негра работать в московской резидентуре, – второй подскочил и взял его за плечи, чтобы не дать драться…

– О Риге. Ты убил двоих парней.

– Да? А перед этим – вы убили двенадцать. Как насчет этого? Или жизни русских меньше стоят, чем жизни американцев?

– Да отвали ты!

Негр убрал руки, снова отошел в сторону. Он неосмотрительно тогда себя повел… я мог и не знать, что он понимает и говорит по-русски. Теперь знаю.

…

– Ну? Есть ответ?

– Это были не мы.

– Что значит – не вы? – Шоу тут допустил ошибку, применив слабый аргумент: кто меня допрашивал? Не вы? Кто макал головой в таз? Не вы?

– Напомнить, что вы сделали с Украиной?

Я покачал головой.

– Ты ничего не знаешь про Украину. Ты что, думаешь, приехал из Вашингтона со своим мнением – и все вокруг тебя закрутилось? Ты ничего не знаешь ни об Украине, ни о нас. Мы – те, кто загнал фашизм туда, где ему и следует находиться. Потом мы заперли дверь и встали стражей у нее. Мы – стражи врат. И никому, кроме нас, не дано решать, что делать, чтобы эти твари снова не вырвались наружу.

Я ждал, что Шоу выйдет из себя. Но он остался спокойным – возможно, он более опытен, чем я предполагал. Надо держать это в уме.

– Звучит мелодраматично и неискренне.

– Как раз искренне. Вы не пережили того, что пережили мы. Вы не потеряли от фашизма двадцать пять миллионов.

– Это не дает вам права…

– Что?! – перебил его я. – Решать, как жить Украине или украинцам? А ничего, что второго мая две тысячи четырнадцатого простые молодые люди – самые обыкновенные, чуть сорванные, но обыкновенные, такие, каких и в вашей, и в любой другой стране полно – загнали других людей, в основном старше их, много и женщин было, в Дом профсоюзов в Одессе и подожгли? Это были не специально подготовленные убийцы, не каратели из СС, прошедшие процедуру инициации, – обычные молодые ребята. А еще полмиллиона других на следующий день смеялись в Интернете и пускали шуточки про жареных колорадов. Некоторые просто шутили, некоторые потом специально приезжали в Одессу и фотографировались на фоне сгоревшего здания. Знаешь, когда я принял решение, Марк? Не утром того дня, когда узнал о случившемся. А позже, когда я увидел, как они на это отреагировали. Они виновны. Виновны, Марк. Если не все – то большинство. Как в свое время виновны были фашисты. И то, что происходит, – это наказание. И это – пока еще мягкое наказание…