перешли под контроль государства. Была учреждена Дирекция Московских императорских театров, находившаяся под контролем Императорских театров Санкт-Петербурга, при покровительстве двора, занимавшегося вопросами образования, финансов и искусства.

Главной целью Дирекции стало обучение детей. Сироты учились танцам и музыке в Воспитательном доме еще до объединения с театром Медокса. Приют все еще величественно возвышался на берегу Москвы-реки, но теперь ученики лишились всех возможных привилегий. Следуя канонам образовательной модели Просвещения, Екатерина Великая и ее советник Иван Бецкой отдали отдельное здание Московскому императорскому театральному училищу. На протяжении всего XIX века оно активно развивалось: открывались новые учебные отделения, направленные на обучение не только искусствам, но и научным дисциплинам, что привело к увеличению числа студентов. В конце ХХ века престижное образовательное учреждение было переименовано в Московскую государственную академию хореографии[126].

В первой половине XIX века училище росло и потому несколько раз переезжало: из здания в торговом районе неподалеку от старого театра Медокса в несколько разных поместий. Три из них принадлежали выдающимся генералам, одно подполковнику и еще одно казначею. Его резиденция, элегантное строение желтого цвета, которое до сих пор стоит на Большой Дмитровке, использовалось сначала в качестве учебного заведения, а затем, после 1865 года, как деловая Контора Московских императорских театров.

Ближе к концу столетия более просторное помещение было найдено в здании на Неглинной улице, где когда-то находилась кантонная школа — учреждение, готовившее мальчиков к поступлению в военное училище, обучая всему — от фортификации до чистописания и сапожного дела.

Когда училище открылось в 1806 году, туда были зачислены 15 девушек и 15 юношей. Далеко не все окончили первый курс, так как многие в итоге выбрали другие профессии. Кроме того, кого-то коснулась эпидемия туберкулеза, а кого-то — личные проблемы. Если достаточное для балетных спектаклей количество исполнителей не набиралось, на замену выходили бродячие провинциальные артисты и крепостные актеры. Со временем творческие профессии стали считаться престижными, и к 1817 году количество студентов удвоилось. Пять лет спустя было зачислено уже 87 студентов: 42 девушки и 34 юноши в танцевальный класс, 8 в музыкальный и 3 в класс драматического искусства. К концу 1820 года, после переезда в строение на Большой Дмитровке, студентов было уже около 200.

Дети поступали в театральное училище в возрасте от 9 до 12 лет и оканчивали обучение в 18–20 лет. В самом здании жили сироты, находившиеся под опекой государства, и дети работников театра. Через некоторое время учреждение ограничило количество обучающихся пятьюдесятью студентами каждого пола. Учебная программа для начинающих включала в себя танцы, уроки Закона Божьего, грамматику, арифметику, чистописание, географию, историю, рисование, гимнастику, игру на фортепиано и скрипке. В дальнейшем добавлялись мифология, фехтование и пантомима. После того, как учебный процесс систематизировали, режим в училище оставался неизменным: подъем в 8 часов утра, литургия, завтрак, занятия танцами до полудня или до часу дня, обед, академические предметы, ужин, выезд в театр для выступающих и посещение дома по главным праздникам. Те, кто не проявлял особого таланта, проходили обучение по изготовлению костюмов и реквизита, а также основам смены декораций. Подававших большие надежды распределяли в театры Москвы и Санкт-Петербурга с обязательством выступать в течение десяти лет.

Историй о жизни в первом театральном училище почти не осталось, однако судя по дошедшей до нас информации можно сказать, что ученики жили просто и без изысков, но были окружены заботой и теплом. Один из первых выпускников описывал свой внешний вид так: «Это выглядело позорно и смешно — брюки и пальто из дряхлой светло-зеленой ткани с заплатками повсюду»[127]. Однако институт не был «Холодным домом» (роман Диккенса). Крепостной актер Михаил Щепкин (1788–1863) преподавал в театральном училище в течение нескольких десятилетий после вторжения Наполеона. Он описал напряженную работу так: «Приняв свои обязанности и привыкнув к тому, что должен выполнять их добросовестно, я редко пропускал хотя бы один день. Вскоре я познакомился со всеми детьми, мы стали дружны, поэтому учились не очень много, но продуктивно»[128].

Следующая проблема состояла в необходимости восстановления самого театра. В течение первых двух лет после пожара артисты Москвы выступали в поместьях и в летних садах по всему городу. Театральная жизнь снова вошла в дома дворян, многие из которых содержали частные крепостные театры. В самых крупных из них работали сотни актеров; там ставились оперы, балеты и драматические спектакли. С исчезновением Петровского публичный театр терпел убытки, и многие из профессионалов, нанятых Медоксом, жили от зарплаты к зарплате. Только весной 1808 года актеры и танцовщики Москвы нашли себе новый приют в стенах деревянного театра на Арбатской площади, сконструированного по указу императора архитектором Карло Росси, эмигрировавшим сыном балерины.

Однако его возведение еще не было полностью завершено. Иван Вальберх, первый известный русский балетмейстер, считал, что работы будут закончены в начале 1808 года, но строительство не начиналось вплоть до Пасхи. «Театр все еще не готов, а количество мелких недочетов уже бесконечно. Нет ни костюмов, ни декораций; одним словом: условия, как на ярмарке», — жаловался Вальберх жене. Он считал, что «распри между помощниками директора, актерами, танцовщиками, костюмерами и прочим сбродом» чересчур утомительны, поэтому часто сожалел о своем переезде в Москву из Санкт-Петербурга, где занимал хорошее положение при дворе[129].

Бо́льшая часть сведений о Новом императорском театре в Москве, в просторечии Арбатском театре, известна из романов и рассказов. В романе Льва Толстого «Война и мир» есть сцена, в которой семнадцатилетняя Наташа Ростова, только что униженная отцом и сестрой ее жениха, идет в оперу; к ней присоединяется грациозная и привлекательная Элен Курагина. Поначалу фальшь представления кажется слишком очевидной и не впечатляет девушек, но Наташа, желая забыться, все-таки поддается чарам оперы. «Она не помнила, кто она и где она и что перед ней делается. Она смотрела и думала, и самые странные мысли неожиданно, без связи, мелькали в ее голове. То ей приходила мысль вскочить на рампу и пропеть ту арию, которую пела актриса, то ей хотелось зацепить веером недалеко от нее сидевшего старичка, то перегнуться к Элен и защекотать ее»[130]. Опера сама по себе не имеет названия, но обычно считается анахроничной комбинацией произведений Мейербера «Роберт-дьявол» и «Фауста» Гуно.

Описания балета в «Войне и мире» довольно расплывчатые (Толстой не одобрял голые ноги балерин так же, как и полнотелых оперных певиц). Наташа упоминает танцовщика и балетмейстера Луи Дюпора, выступавшего в Санкт-Петербурге и Москве в период с 1808 по 1812 год. Он был верен канонам французского классического стиля.