в Веве, в местечке Верне, недалеко от Шильонского замка. Здесь, в немецкой семье своего лифляндского друга, Жуковский провел тихую и спокойную зиму, в течение которой он работал над переводом «Ундины». В начале весны Жуковский предпринял вместе с Рейтерном путешествие в Италию и вернулся в Петербург 11 сентября 1833 г.

В 1837 г. Жуковский предпринимает с наследником большое путешествие по России (со 2 мая по 17 декабря 1837 г.). Затем предпринимает такое же путешествие за границу в мае 1838 г. через Швецию, Германию, Австрию, Нидерланды, Англию — и обратно в Россию (путешествие длилось до начала 1839 г.). Несмотря на предупреждение Николая I, сделанное Жуковскому перед путешествием по России, о том, чтобы наследник не входил ни в какое соприкосновение с «опальными», по ходатайству Жуковского, уже в начале путешествия в Вятке были амнистированы сосланные туда архитектор Витберг и А.И. Герцен, затем такое же ходатайство было возбуждено о декабристах и т. д. Впоследствии, когда Герцен, эмигрировав из России, потребовал от Николая I, через Ротшильда, выдачи своих денег, Николай, принужденный выполнить требование Ротшильда, сказал по этому поводу о Жуковском: «Никогда не забуду ему допущенного по его ходатайству освобождения Герцена!» После заграничного путешествия, возвратившись в Россию, Жуковский написал императрице резкое письмо, в котором предупреждал, что солдафонское воспитание наследника неминуемо подготовит еще одно 14 декабря 1825 г. После этого письма отставка его сделалась неизбежной. Он подал просьбу об освобождении его от педагогической должности «в виду окончания возложенной на него педагогической задачи». Отставка его была принята. Придворная его карьера закончилась.

Летом 1840 г., во время поездки в Германию, Жуковский заехал в Дюссельдорф навестить Рейтерна, сделал предложение восемнадцатилетней дочери Рейтерна Елисавете и получил ее согласие. Он ездил затем для устройства материальных дел в Петербург, получил там чин тайного советника и многотысячный пенсион. В 1841 г. он вернулся в Германию и 21 мая 1841 г. женился на Е. Рейтерн. После женитьбы он поселился в Германии. В 1842 г. у него родилась дочь, в 1845 г. — сын.

Сближение с Рейтернами оказывает влияние на мировоззрение Жуковского. Религиозный пиэтизм Рейтернов, почерпнутый из немецких мистико-пиэтистических кружков, усиливает религиозную настроенность Жуковского. Тяжелая душевная болезнь жены еще более усугубляет мрачность этой пиэтистической обстановки, и Жуковский целиком попадает во власть религиозных представлений. Поэзия ему кажется все более орудием религиозной проповеди. Формулой его эстетики становится стих из его драмы «Камоэнс» (1839):

Поэзия есть бог в святых мечтах земли!

Жуковский со страхом присматривается к явлениям «безбожной» современности. Он приходит в ужас от событий немецкой революции 1848 г. Оценивая европейские события с позиции немецкой феодальной реакции, Жуковский приспособляет идеологию феодальной монархии к панславистским идеям о великой исторической миссии самодержавной России. Так немецкий феодальный мистицизм перекликается у него со взглядами русского славянофильства (Хомяков, Тютчев, Киреевские, редакция «Москвитянина»).

Напуганный ростом в Германии крестьянских восстаний, Жуковский пишет статью «О смертной казни», для понимания которой (статьи) следует учесть идеологию немецкого феодализма в его борьбе с революцией 1848 г. (широкое введение в Германии в это время смертной казни диктовалось интересами внутренней политики немецкой реакции). Эта статья «О смертной казни», содержащая изуверский проект «предания казни под церковное пение о душе казнимого», характеризует те позиции, к которым пришел Жуковский в эти годы. И, однако, когда в 1850 г. Жуковский собрался напечатать свои статьи этих лет, они были подвергнуты цензурному запрещению. Статьи эти ставили проблемы, гласное обсуждение которых царское правительство не хотело допускать, хотя бы автор и трактовал их с самых верноподданнических позиций. Именно потому генерал Дуббельт писал 23 декабря 1850 г. о статьях Жуковского в Главное управление по делам печати, настаивая на их запрещении: «Хотя, с одной стороны, уже одно имя автора ручается за благонамеренность его сочинения, с другой — результат всех его суждений в рукописи (за исключением только некоторых отдельных мыслей и выражений) стремится к тому, чтобы обличить с верою в бога удалившегося человека от религии и представить превратность существующего ныне образа дел и понятий на Западе, тем не менее вопросы его сочинения духовные слишком жизненны и глубоки, политические слишком развернуты, свежи нам одновременно, чтобы можно было без опасения и вреда представить их чтение юной публике. Частое повторение слов: свобода, равенство, реформа, частое возвращение к понятиям: движение века вперед, вечные начала, единство народов, собственность есть кража и тому подобным, останавливают на них внимание читателя и возбуждают деятельность рассудка… Благоразумнее не касаться той струны, которой сотрясение произвело столько разрушительных переворотов в западном мире и которой вибрация еще колеблет воздух. Самое верное средство удалить от зла — удалить самое понятие о нем»[107].

Напуганный цензурными неприятностями, Жуковский поспешил отказаться от мысли напечатать статьи.

Со взглядами этих его статей перекликается и содержание его неопубликованной предсмертной исповеди-автохарактеристики. В этом документе Жуковский осуждает себя за недостаток веры. Он пишет: «Во мне нет ни теплой веры в спасителя, ни в его очистительное и примирительное таинство». Теперь Жуковский глубоко осуждает свое творчество и свою молодость. «В первые дни полусонной молодости, — пишет он, — легкомыслие, самонадеянное непризнание святого или равнодушие к тому, что составляет нашу ответственность перед богом. Полный рационализм, вышедший не из сомнения и размышления, а просто из беспечного невежества, и с этим рационализмом соединение какой-то фальшивой сентиментальности, имеющей религиозную маску, без всякой практической деятельности»[108].

В этой записи, в сущности говоря, заложены те идеи, которые мы находим в «Переписке с друзьями» Гоголя, книге, которая сложилась как результат непосредственных разговоров с Жуковским и которая увидела свет в своем настоящем виде только благодаря покровительству и одобрению Жуковского.

Религиозно-теоретические сочинения Жуковского этих лет помогают понять смысл его творческой эволюции. Например, статья «О смертной казни» может объяснить, почему Жуковский переводит такое произведение, как «Матео Фальконе», в котором он одобряет казнь — убийство отцом своего сына. Стремление Жуковского отгородиться от бурных событий современности заставляет его противопоставлять наступившему «безбожному» революционному времени «идеально-аристократический» патриархальный век Гомера. Этим стремлением противопоставить идеальный мир народного эпоса раздираемому социальными потрясениями веку современности объясняется обращение Жуковского к эпосу (Гомеру, Махабхарате и т. п.). Поэтому, принимаясь за свой перевод «Одиссеи», Жуковский смотрит на свою работу как на важную миссию, имеющую не только литературное, но и религиозно-дидактическое значение для современности. Так же смотрел на задачу перевода Жуковским «Одиссеи» и Гоголь, который прямо писал о том, что в «Одиссее» «услышит сильный упрек себе наш XIX век!»

Патриархальные иллюзии, однако, оказались не ко времени, и «Одиссея» не оправдала надежд, возлагавшихся на нее и Гоголем и Жуковским. Следующая работа