– Я, конечно, могу перевести Михалева в другую камеру, но это вас не спасет.

– Я понимаю.

– Можно запереть вас в одиночную камеру под особый надзор. Поверьте, уголовники на рожон лезть не станут. Но вы можете заболеть, вас переведут в санчасть, там все и может случиться… Если не получится здесь, то вас достанут на этапе или в зоне…

– Вы же говорили, что я здесь останусь.

– Если говорил, значит, останетесь. Но ведь рано или поздно вы окажетесь на воле. А у воров и на воле власть. И девятьсот тысяч – очень большие деньги для того, чтобы оставить вас в покое… К тому же у вас на воле осталась жена, они могут начать с нее…

– Этого я и боюсь.

– Да, бояться надо. Но не стоит отчаиваться.

– Я не отчаиваюсь, – тяжко вздохнул Карцев. – Просто обидно…

– Обидно не обидно, но долг нужно отдавать. Если, конечно, хотите спокойно жить.

– Или вообще жить… Но девятьсот тысяч! Вы хоть представляете себе, какие это деньги?

– Представляю. Мне лет десять нужно работать.

– Мне – меньше, но все равно накладно…

– Боюсь, что с деньгами вам помочь не могу. Изолировать от уголовной среды – пожалуйста, а в остальном – увы… Кстати, насколько я знаю, ваша жена работает в банке.

– Уже нет, – сокрушенно мотнул головой Карцев. – Хотел, чтобы она уволилась. Когда хорошо все было, хотел. Так она заявление написать не успела. Но на работе не осталась. Попросили по собственному желанию. Из-за меня. Меня же обвиняют в убийстве сотрудницы ее отдела. Я как бы скомпрометировал ее. Вот ее и попросили… Ничего, я дачу продам. Жена в курсе, вроде бы и покупателей уже нашла, и связи у нас в регистратуре… Лишь бы только не подвела…

– А срок – неделя?

– Уже меньше. Четыре дня осталось.

– Ничего, если к сроку не успеете, я Михалева на разговор вызову. Продлит он вам срок…

– Хоть на этом спасибо.

– Да, Георгий Степанович, попали вы в ситуацию…

– И в тюрьму попал, и в ситуацию вляпался… Деньги-то я отдам, а от убийства как откреститься?

– Боюсь, что этот вопрос не ко мне.

Конвоир увел Карцева, но после него осталось тягостное ощущение. И дело не в том, что этот арестант не вызывал симпатий в душе Сизова. Слишком много денег проиграл Карцев. Плохо работала тюремная оперчасть. Где-то недоработал Андрей, где-то недосмотрел. Вроде бы и подсказал Карцеву, что Федя Скачок – опасный рецидивист. Но, видимо, слабой была эта подсказка…

А Федя Скачок – хорош. В карты играть он мог как любой каторжанин с большим стажем, и мухлевать умел. Но раскрутить сокамерника на столь огромную сумму… Или Карцев повел себя как последний лох, или Федя большой спец в карточных играх… Так или иначе, но Карцеву не позавидуешь…

Что-то подсказывало Андрею, что не сможет должник отдать все деньги в срок. Поэтому на следующий день он вызвал к себе в кабинет смотрящего из двести двадцать шестой камеры.

Федя не гнал волну, не бросал пальцы веером. Поздоровался со сдержанной вежливостью, дождался, когда начальник оперчасти предложит ему присесть.

Андрей выложил на стол пачку сигарет.

– Можешь закурить.

– Благодарствую, начальник, у меня свои, – без дешевого апломба, но с достоинством ответил Михалев.

Андрей внимательно смотрел на него. Крупной комплекции мужчина. Простосердечный с виду, но опасный изнутри. Не был он похож на махрового уголовника, обладал располагающей внешностью. На этом он и поймал Карцева.

– Хорошо живешь, если свои, – пристально глядя на Михалева, одними губами криво усмехнулся Сизов.

– Да не жалуюсь.

– Снабженец, говорят, у вас неплохой появился.

– Снабженец? – изобразил удивление Федя.

– Мужик куражный. Так понятней?

– Это вы про Гошу, начальник? – широко улыбнулся Михалев.

Он был старше Сизова, но избегал обращаться к нему на «ты». Осторожничал, не желая будить лихо.

– Значит, понял, о чем я… Жирных кабанчиков ему с воли засылают?

– Кабанчиков? Ну да, жирные дачки, не вопрос.

– И он с вами делится?

– Так у нас же один стол, начальник, как не делиться?

– Если посылки жирные, значит, и деньги у мужика водятся.

– Это вы к чему? – насторожился Скачок.

– К тому, что развел ты лоха. На девятьсот тысяч рублей.

– И какая ж курва донести успела? – вскинулся Михалев.

– Давай без эмоций… – поморщился Андрей. – Лучше расскажи, как это тебе удалось?

– Да не было ничего, начальник.

– Ну не было, так не было… Смотри, Федя, девятьсот тысяч – деньги большие, клиент может и не уложиться в срок. Ты меня понимаешь?

– Не совсем.

– Если Карцев не успеет, ты уж, будь добр, подожди, еще недельку-другую… Мне беспорядки в камере не нужны.

– Теперь понимаю. Мне и самому бардак в камере не нужен. А деньги, правда, большие… Вы, это, не переживайте, все тип-топ будет. Разберемся мы с Карцевым… Он что, деньги уже собирает?

– Это ты меня спрашиваешь? – Андрей сумел изобразить праведное возмущение и удивление.

– Ну, он же у вас был… – продолжал выпытывать уголовник.

– Зачем он мне? Он убийца, преступник, какое мне дело до его проблем? Мне порядок в камере нужен. Порядок!.. И пеняй на себя, если хоть один волос упадет с его головы! Ты меня понял?

– Понял, начальник. Тип-топ все будет, обещаю.

Михалева увели. Андрей вытащил из пачки сигарету, зажег ее, глубоко затянулся. Нехорошее предчувствие тяготило душу. Не закончится добром эта история…

* * *

На Екатерину страшно было смотреть. В глазах отчаяние, на лице страдальческая гримаса. Она еще только бралась за телефонную трубку, а Георгий уже понял, что произошло нечто ужасное.

– Дача сгорела, – всхлипнув, сообщила она.

– Этого не может быть!

Карцев был близок к тому, чтобы швырнуть в нее трубку. И пар бы спустил, и с женой бы ничего не случилось: ведь их отделяло друг от друга толстое плексигласовое стекло.

Не так давно майор Сизов обещал ему свидание с женой в специальной комнате, но пока что у него была возможность видеться с ней на обычных условиях… Лучше бы не видел он сейчас Екатерину, лучше бы она ничего ему не говорила.

– Как мог сгореть кирпичный дом? – недоумевая, спросил он.

– Кто-то бросил в окно бутылку с зажигательной смесью, – подавленно вздохнула жена.