Бесися от крови…

Но видят вдруг — люлька огнем засветилась,

Дитя в ней сияет и ручками машет.

Велит жрец копьем заколоть — не выходит!

Сгорает копье, не достигнув младенца.

А стрелы подавно как пух палит пламя.

Ничто не берет сироту золотого,

Хранят его Боги и бесят зиадов…

Тогда черный жрец сам метнулся на пламя

И смог лишь ногою ударить по люльке…

И сажею сизой извился на ветер,

И вонью истек, пуще падали мерзкой…

А люлька на волны могучи скакнула

И вниз поплыла по реке синегривой,

Плыла долго так и сияла, как солнце.

Дитя беззаботно в той люльке качалось…

Смотрело на звезды — глаза видя дедов,

Могучего Рода небесную силу.

Внизу по течению бысть племя — Анты!

И волхв их узриша плывущее чудо.

Присипил руками до брега крутого

И поднял из люльки младенца златого.

И молвил сей волхв, обращайся к роду:

«Чей сей дитя?»

— Мой — сей дитя, — откликнулся старец,

Сынов потерявший на сечах и водах,

Один в целом свете оставшийся корень.

И стал он растить и лелеять мальчонку.

Учил меч держать и богам поклоняться,

Водил ночью в поле под взоры Вселенной,

Дедов звездоглазых смотрящих потомка…

А он трепетал весь сердчишком и клялся

Достойным быть предков, и сильным, и

смелым…

Потом спас весь род этот муж огнеликий,

Власами ковыльный и знаньем могутный.

Увел дном Миотского моря от смерти,

От полчищ поганых хазар и зиадов…

Вода расступилась, и шли через рыбы…

От Сурожа, предков оставив могилы…

И звали его МОИСЕЙ, первым словом

Был назван, какое услышали боги

Из вечи Трояни… Бог — Рода посланник!

Дажьбоговы внуци се племя зовется.

Семь лет в нем Христос у волхвов был в

ученье.

И после того, как вернулся за море…

Распят был!

Зиады его погубили, узрили они в нем

Пророка-Сварога,

Небесного Бога добра и знаменья,

Себе на погибель узрили и вере,

Своей жесткосердной, кровавой и злобной.

От жертв неразумных…

Доселе пускают все стрелы и копья…

Но тщетно… Ведь Солнца они не достигнут,

Пускают злословья, и храмы скверняют,

И в жертвенной крови славян силу ищут.

Но Бог русский крепче!

А зло все бессильней!

Клокочет и ярится племя зиадов,

Антихриста племя, тельца неживого,

Во дьявольской страсти попрания мира

И жадности лютой коварства Кощея.

Ползет их нечистая сила и губит,

Добро, и веселье, и распри наводит,

И травит людей друг на друга с оружьем.

Вот зри! Их кощун мчит к святой колыбели,

Где солнцем сияет младенец Арины…

У берега Ра, нашей Волги-Итиля…

Сгори же ее враже семя

И пеплы развей…

Струны рокотали, и новые видения вставали перед глазами гостей Серафима. Слышался в их ритме конский топот и звон мечей, завывание ветра и хлесткие удары волн о борта стругов. Егору чудилось море и шелковый алый парус над головой. Попутный ветер гнал струги россов с богатой добычей от греков. На корме задумчиво сидел воин в скромной белой одежде с мечом у пояса… на эфесе меча грызлись крылатые волки… У воина вислые усы и бритая голова с прядью-чубом осельца через ухо с золотой серьгой. Егор ясно видел этого воина и слушал вместе с ним бородатого старца с гуслями резными на коленях. Вещун пел славу победам князя и ратникам смелым его, победившим злых хазар и с греков дань собравшим. Соленые брызги летели в струг, и бились волны, и дул ветер в паруса из алой паволоки, и рокотали струны, князя думы теша…

* * *

Серафим побудил их на заре. Сварил кутьи, устроил стол на зеленой травице под дубом. Она светилась рдяным бисером росы в лучах восходящего солнца. Звенели пчелки на полете у бортей-дуплянок, и неугомонно свиристели птахи в лесу. Егор опасливо поглядел на темных молчаливых идолов за полем и развороченный взрывом курган. Отчетливо помнился диковинный сон о богатствах несметных под ним.

Они умылись из чистого родника у дуба, поели кутьи и туг заметили, что Серафим одет по-дорожному: через плечо его обвисла ветхая сума и посох в руке.

— Угодьюшко порушил ворог, — печально промолвил он, оглядывая свое поле и курган, — ходзици треба добры людзи… мя немци не тронуть, коль ждуць вас за топью. Коль нет их тамо, призову сумой ходзиць. Дай же вам Боже!

Серафим поманил рукой Егора и повел в избушку. Быков недоуменно оглянулся на Окаемова и Николая и увидел взмах руки Ильи, мол, иди-иди…

Старец впустил его впереди себя, закрыл дверь, зажег свечу на божнице и обернулся.

— Руци дай, благословлю, — он снял тяжелый крест с божницы, поднес Егору, — целуй…

Быков завороженно поцеловал холодное серебро, пахнущее целебными травами. Серафим что-то шептал, помазал его лоб и скрещенные ладони какой-то жидкостью… Заговорил, пристально и ясно глядя в глаза ему:

— Встрець слово мое с душевным спокойствием и твердо… не дайся гордыни…

— Хорошо…

— Ведаю! — громко промолвил старец и положил ему руки на плечи, — не отводзи взор свой… слышь и верь… Ведаю тебе целовек и передаю знание свое… Тебе ниспослана благодать Бога… На земле тебе дан святой путь… Не дзивись, а прими его смиренно и идзи им неуклонно… Я видел твой сон…

— Видели?

— Молци! В кургане так и есть могила князя… Бог дал тебе одному прозрець силу Россов… Он ведет тебя… Взяв в руки меч Святослава, ты посвятил себя оберегу нашей дземли… Благодать… Ты владеешь тайной книг и учения… Великой Силой во спасение Руси, что о сем знаець сам Бог и хранит тебя… целовек! Стань на колени. — Серафим легонько придавил ладонями его плечи, и Егор невольно опустился на пол.

Он увидел, как Серафим снял с себя большой и тяжелый крест из темного серебра на кожаном ремешке, с тиснением все тех же трех богов; и надел ему на шею, заправив под одежду. Потянул за плечи вверх, повелевая встать.

Умиротворенно и тихо продолжил:

— На сём древнем православном кресте Святая Троица: Бог Отец, Сын и Святой Дух… они тя охранят. Я буду молиться за вас… Идзите с Богом. Вас ждут добрые людзи на гибельном пути и помогут в час беды… Идзи… Но помни святой путь свой, веды, укрытые в пещере Сибири… Разумно давай людзям их силу… Аминь!

Егор открыл дверь и вышел, чуя прохладное серебро креста на груди. В него влилась какая-то радостная, пьянящая сила от слов старца. Он шумно вдохнул медовый дух трав, поднял глаза и, щурясь от солнца, оглядел дуб от корней до вершины. Встретил взгляд сокола на гнезде и замер.