Хаппола все понял. Но все-таки предупредил, что бежать не имело смысла, все равно найдут и вернут. Но Хуттунен стоял на своем.

— Если я отсюда сейчас не уйду, сойду с ума.

Хаппола согласился. Уж он-то знал, как тяжело сидеть взаперти, когда душа рвется наружу.

Врожденная предприимчивость не позволяла Хапполе помочь другу без вознаграждения. Он назвал цену: шесть мешков ячменной муки. Цена приемлемая.

— Привези мне муку в Оулу, на вокзал, как только разберешься со своими делами, — сказал Хаппола. — Я не тороплю, но помни — долг платежом красен. Мне тоже в свое время пришлось заплатить за этот ключ. Все платили.

Хаппола рассказал мельнику, как три года назад помог сбежать безумной барышне, которая на свободе стала самой известной шлюхой Балтийского побережья.

— Забавная такая краля. Правда, немного буйная. Живет теперь в Оулу, ездит работать в Кокколу и Раахи, иногда до Пори доезжает. Она мне хорошо заплатила за ключ. Так что и ты не забудь про муку.

Через несколько дней Хапполе понадобилось в город по делам. Хуттунен мог сбежать с ним.

Когда больница уснула, Хаппола открыл дверь палаты. Они беззвучно проскользнули по бесчисленным тихим коридорам в кухню, затем в прачечную. В картонной коробке среди других вещей отыскали одежду мельника: она лежала сверху, так как он поступил совсем недавно. Хуттунен оделся, перетянулся ремнем с ножнами для финки, проверил кошелек. Часть денег пропала. Странно, что не все. В пустую коробку Хуттунен положил больничный халат, шапку, тапочки и поставил ее обратно на полку.

— Ты не будешь переодеваться? — спросил Хуттунен у товарища, который брел по коридору в больничной пижаме.

— Летом можно и так. Если днем нужно будет в город, тут уж другое дело. На этот случай у меня в прачечной костюмчик припрятан, но в ночных вылазках он ни к чему. Стрелки на брюках вытянутся.

Через какую-то боковую дверь они вышли во двор, усыпанный хрустящим гравием, поднялись на покрытый соснами пригорок, на вершине которого стояла старая водонапорная башня из красного кирпича. Хуттунен обернулся. Внизу, в лощине покоилась огромная печальная больница для умалишенных. Свет в окнах не горел, за ними никто не следил. Удивительно, насколько легко оказалось сбежать.

С женской половины больницы раздавались монотонные стоны. Видимо, кто-то из буйных.

Хуттунена мороз пробрал от звуков безутешных женских стенаний. Захотелось воем ответить бедной женщине, которая жалобно скулила от непонятной тоски.

Только он собрался испустить по-настоящему дикий вой, как Хаппола тихо промолвил:

— Лиза Кастикайнен. Она уже три года не переставая плачет. Осенью будет три года, я помню, когда ее только привезли сюда, завернутую в одеяло. Поначалу санитары засовывали ей кляп в рот, но потом доктор запретил, а то бы она совсем без зубов осталась.

От водонапорной башни шла дорога в город. Беглецы тихо брели в сумерках летней ночи в направлении белого города, северного Оулу.

Двухэтажный деревянный дом Хапполы располагался в самом центре города. Краска на стенах за годы войны облупилась, но в общем здание было в приличном состоянии. Собака во дворе сразу узнала хозяина, повиляла хвостом и Хуттунену заодно. Хаппола нашел в связке ключ от дома.

— Ну, что скажешь? — с гордостью спросил он, поднимаясь по лестнице. — Вот тебе и круглый дурак с квадратными стенами! Налогом не облагается, а деньги лежат в банке. На эти деньги я могу разом купить новую машину, если права дадут. Я хотел купить «Опель Капитан», но не дали по диагнозу.

Наверху было несколько дверей. На каждой — табличка с именем.

— Квартиранты. На втором еще есть.

Хаппола открыл дверь. В комнате стояли две кровати, стол и стулья. На одной кровати лежала женщина средних лет.

— А, хозяин… Что, опять? — спросила она сонно.

— Не надо раздеваться. Я привел тебе приятеля ненадолго. Приготовь ему завтрак, но не приставай.

Женщина легла и сразу заснула.

Хаппола тем временем взялся планировать будущее мельника.

— Я бы на твоем месте продал мельницу и уехал в Америку. Если в Штаты не сможешь — поезжай в Испанию. Один приятель, майор, уехал туда после войны и, говорят, хорошо устроился. Зарабатывает на жизнь гвоздиками… А что, много при мельнице земли-то?

— Да есть, всего пара гектаров, зато мельница на ходу, я гонтовый станок поставил, почти новый. Я даже успел мельницу покрасить до того, как меня забрали. Там два жернова, для муки и для зерна. Оба работают. И желоб — верхняя часть новая, нижняя отремонтирована. Несколько лет можно муку молоть без проблем, — нахваливал Хуттунен свое детище.

Хаппола сделал пару звонков по области. Он предлагал мельницу на продажу, но покупателя не нашлось.

— Ночью такие вещи не решаются. Торговцы недвижимостью сейчас спят. Приду послезавтра днем — еще раз позвоню. Я знаю одного человека в Каяни, ему может быть интересно. Ну ладно, мне пора. Утром надо быть в кровати, когда они заметят, что ты сбежал.

Хаппола угостил мельника на прощание папиросой и беззвучно покинул дом.

Хуттунен оглядел комнату: грязные обои, на полу тканый коврик, в углу — печка. Она дымила, это было заметно по копоти снаружи. На ночном столике валялись бигуди, стоял стакан, а в нем — вставная челюсть.

Хуттунен разделся и лег на кровать. Потом встал и погасил свет. Захотелось в туалет, но он побоялся будить женщину вопросами. Кое-как он забылся сном.

Мельник проснулся от шума воды. Позывы мочевого пузыря усилились в тысячу раз. В комнате горел свет, но женщины не было.

Мельник оделся и стал нервно ждать, когда же она выйдет из туалета. Как только дверь открылась, Хуттунен рванул туда, не успев даже поздороваться.

Женщина сварила кофе и предложила ему бутерброды и булочку.

Хуттунен рассказал ей, что сбежал из лечебницы.

— Хаппола и меня оттуда вытащил. С тех пор вот покоя не дает. Дважды в неделю надо его ублажать.

Женщина причесала волосы, накрасила губы и вдела кольца в уши. На ней была обтягивающая красная юбка и белая блузка с рюшами. Она была крепкая и фигуристая.

Красавица рассказала, что приходится зарабатывать на жизнь проституцией. Хаппола запросил за ключ и жилье такую высокую цену — другого выхода нет, только снова вернуться в лечебницу.

— Но лучше уж быть шлюхой на свободе, чем сумасшедшей в сумасшедшем доме. Туда вернусь, когда больше нигде не нужна буду. Я как-никак с диагнозом.

Хуттунен поблагодарил за кофе и начал было собираться.

Женщина удивилась.

— Так и уйдешь, не воспользовавшись? Знаешь ведь, кто я.

Хуттунен поспешно проскользнул в дверь и выскочил на улицу.