Он мне окончательно надоел, я поймал ногу и сильно дернул. Схватив Мишку, я встряхнул его, как куклу, и поднял вверх на вытянутых руках. Оказавшись высоко над полом, Урсуфьев испуганно затих. Я перехватил Мишку одной рукой, чтобы поправить упавшие на глаза волосы. Из-под парты высунулась потрясенная физиономия Рылова. Продолжая держать Урсуфьева над головой, я присел, схватил Игоря за шкирку и выволок из-под парты. Трус цеплялся руками за нее и дрожал.

– Ты не припомнишь, кого недавно советовал прикончить? – спросил я, приподнимая его немного над полом так, что ступни Игоря оказались в воздухе.

– Н-никого! – пропищал Рылов.

– Точно никого? – переспросил я.

Он пару раз качнул головой.

– Если так, то смотри у меня! – Я взглянул на него строго, разжал руку и отпустил.

Жестокий трусливый слизняк был омерзителен, я чувствовал, что как личность он вполне сформировался и останется таким лживым, мелким и подленьким на всю жизнь. Как говорил по радио один психолог, формирование личности заканчивается к одиннадцати-двенадцати годам и потом исправить что-нибудь в человеке исключительно трудно. Лет через десять Рылов научится прятать свою подлость, станет хитрее и осторожнее, но едва ли изменится и станет лучше, чем в свои двенадцать с половиной.

Урсуфьев был не подл, но туповат и самовлюблен. Когда он закончит школу, станет работать в милиции или с рацией охранять банк.

Но это – дела далекого будущего. В ту минуту я сделал несколько шагов и бережно посадил его на шкаф. Почувствовав под собой опору, Мишка вздохнул с облегчением.

– В следующий раз ты так дешево не отделаешься. Я могу не только блокировать удары, но и наносить. Ты понял? – предупредил я.

Урсуфьев угрюмо молчал. Он быстро и довольно ловко спрыгнул со шкафа, не глядя на меня, фальшиво насвистывая, открыл дверь класса и вышел в коридор. Он старался предельно сгладить свое поражение, но и я, и Рылов, выскочивший следом за другом, понимали, кто победил.

Так как дело было после уроков, об этой стычке никто в классе не узнал, и поэтому мой престиж не повысился. Рылов и Урсуфьев по понятным причинам держали язык за зубами, я тоже не распространялся. Напротив, злился на себя, что приоткрыл свои сверхвозможности, которые скрывал семь лет пребывания в школе.

«Нет смысла привлекать к себе внимание. Реклама нужна только мылу, чтобы привлечь голодных Нюсяк», – говорила порой мама и, не имея возможности летать на улице, порхала по квартире. Услышав о мыле, Нюсяка мечтательно вздыхала, особенно когда у нее начался диатез и ей на обед и ужин стали давать кашу из стирального порошка.

«Подумаешь, диатез! – ворчала сестренка. – Полстакана зеленки натощак – и никакой сыпи!»

Но напрасно я надеялся, что Рылов и Урсуфьев забудут о фотографии. Напротив, моя сила лишь возбудила их любопытство, и они решили – вполне справедливо, – что у меня есть основания что-то скрывать. В тот же день, возвращаясь из школы, я заметил, как они следят за мной, крадясь сзади на почтительном расстоянии. Я не имею привычки оглядываться и не обнаружил бы их, если бы Рылов для конспирации не прятался за машины, столбы и не нырял бы в сугробы, что привлекало всеобщее внимание. Увидев улыбки на лицах идущих мне навстречу прохожих, я оглянулся и заметил парочку сыщиков-самоучек, которые нырнули за автобусную остановку.

Я догадался: ни Рылов, ни Урсуфьев не знают, где я живу, и решили проследить за мной до дома.

«И проучу же я вас, голубчики!» – подумал я и быстро пошел вперед, больше не оборачиваясь, но чувствуя, что оба продолжают за мной красться.

Я неплохо знал район и поэтому повел их закоулками, путая следы. У меня созрел неплохой план, как оторваться от погони. Я подвел Мишку с Игорем к длинному бетонному забору, за которым располагался овощной склад, и, перемахнув через него, спрыгнул в сугроб. Я знал, что на складе живет злая собака – помесь бультерьера и овчарки. Пес сначала погнался за мной, но мое появление было для него неожиданностью, и я успел пробежать у кривоносого пса перед носом и вскочил на забор в другом конце склада. Я уселся на заборе, наблюдая, что произойдет дальше.

Когда в сугроб у конуры спрыгнули Урсуфьев и Рылов, разозленный пес встретил их во всеоружии. Не залаяв и не зарычав, ибо это был бойцовый пес, а не какая-нибудь дворняга, он бросился к Мишке и Игорю с явным намерением разорвать их в клочья. Увидев, как пес мчится к ним, Урсуфьев и Рылов мгновенно оценили ситуацию и завопили. Лезть обратно на забор поздно и не за что уцепиться, и горе-сыщики сделали единственное, что могли: один за другим перекувырнулись через край полупустого мусорного бака, стоявшего во дворе около гаража. Для коротконогого сторожа бак был слишком высоким, и он не мог запрыгнуть туда следом за ними, а только захлебывался в громком лае, царапая снаружи железо лапами.

Чтобы проучить этих шпиков основательнее, я перепрыгнул с забора на крышу гаража, захлопнул крышку контейнера, в котором притаилась эта парочка, а сверху бросил старое колесо от «БелАЗа», которое сам с трудом поднял. Правда, при этом бультерьер чуть не вцепился мне в штанину, но я успел вскочить на гараж. Посмотрев сверху на огромное колесо, запиравшее крышку контейнера, я поразился величине этой шины. «БелАЗы» – карьерные грузовики, которые в Москву не пропускают, и почему старое колесо оказалось здесь – неизвестно. Как бы там ни было, оно пришлось очень кстати.

Я был уверен, что Урсуфьеву с Рыловым придется провести в мусорном контейнере не один час, прежде чем кто-нибудь их освободит. Задохнуться они не могли, хотя наверняка вонь в их темнице была страшной. Я перелез через забор и, помахав на прощанье рычащей собаке, направился домой.

В квартире навстречу мне бросился тираннозавр Шпрот, но, не дожидаясь, пока радостная туша из самых добрых побуждений сшибет меня с ног, я увернулся и успел проскользнуть в кухню.

Я успел как раз к обеду. Во главе стола сидел довольный дедушка и столовой ложкой доедал третью банку майонеза «Провансаль». Рядом с ним мама, всегда следившая за фигурой, охотилась вилкой за горошинами из салата, а Нюсяка с тоской ковыряла ложкой в тарелке с кашей из стирального порошка.

– Мне бы мыльца... Мыльца бы мне, а? – ныла она, но мама делала вид, что не слышит.

– Как прошел день в школе? – спросил дедушка.

– Нормально, можно сказать, обычная рутина, – заявил я, вымыл руки и сел обедать.

Не помню, писал ли я, что съедаю на обед три круга швейцарского сыра и две банки синтетического клея ПВА? Вы когда-нибудь пробовали клей? И не пытайтесь, потому что для нормального человека – это мгновенная смерть, и лишь для меня – десерт. Я клей люблю и могу есть его в любых количествах.

Как-то родители спорили, почему мы с Нюсякой получились такие странные. Ведь никто из наших предков, ни бабушки, ни прапрадедушки, проведшие всю жизнь на Ирксилоне, никогда не ели клея, не пили шампуней, а были инопланетянами патриархальными и уравновешенными. Мама решила, что на нас повлияли определенные мутации из-за нарушенной земной экологии и чрезмерной солнечной активности. Наш народ быстро приспосабливается к различным условиям обитания, поэтому неудивительно, что у каждого на нашей планете проявляются необыкновенные свойства.