– Ну об этом-то сейчас зачем?

– А затем, что память у тебя, видно, отшибло напрочь. А ты вспомни-вспомни все хорошенько! Вспомни, как она на суде проклятия выкрикивала и на тебя все валила… Жертвой прикидывалась. Как угрозы к нам по почте приходили… Шантаж этот… Сколько горя она принесла нашей семье, сколько тревог! В людях разбираться нужно, Кирюша. А у тебя эта способность напрочь отсутствует…

– Ну почему же ты всех под одну гребенку причесываешь?

– Да потому, что умный человек, когда на молоке обожжется, на воду дует. Я бы, попав однажды в такой переплет, за километр бы лимитные общаги обходил… А ты, видимо, на одни и те же грабли сто раз наступать будешь! – Виктор Евгеньевич обернулся в сторону жены: – Ты посмотри на него, Елена! Другой бы задумался над моими словами, а этот вон стоит, наивно улыбается и еще философию разводит. Забыл прошлое свое героическое?.. Мы же всю жизнь только и делаем, чтобы тебя устраивать куда-нибудь, да отмазывать от чего-нибудь. Так ты в благодарность за все это еще и жиличку к нам в дом привел, чтобы мы и о ней позаботились, кормили ее, когда в городе жратвы нет.

– Папа, это пошло…

– Пошлость, сынок, это – тащить в дом бездомных нищих бродяг и делать их проблемы нашими проблемами.

– Она не бродяжка! – гневно крикнул Кирилл.

Не обращая внимания на слова сына, Виктор Евгеньевич снова обратился к Елене Альбертовне:

– Елена, голубушка, скажи, пожалуйста, на нашей двери висит табличка с надписью «собес»?

Елена Альбертовна горько улыбнулась и отрицательно качнула головой.

– А, может быть, ты, Кирюшенька, такую табличку на двери заметил?

– Прекрати этот фарс, – недовольным тоном произнес Кирилл.

– Это не фарс, сынуля, это – суровая правда жизни. Может, ты и прописать подружку свою у нас хочешь, чтобы мы потом с матерью с голой задницей на улице ночевали?

– Да во всем мире люди живут, не заморачиваясь этой пропиской!

– А ты не «во всем» мире живешь, а у нас в России. Вот доучился бы как человек на филфаке, мог бы по миру разъезжать, по Европам с Америками. Пока Семка был жив, устроили бы в какое-нить торгпредство или посольство. А теперь Сема помер… И если бы не твоя эта история с наркотой, может быть и оставили бы меня еще на пару лет поработать, а когда кругом интриги да сыночек такой боевой, вряд ли долго на руководящем посту задержишься… Выперли меня на пенсию, выперли… Подгадил ты мне здорово тогда, нечего сказать. Так теперь ты еще и последние штаны снять с меня хочешь? Когда же ты башкой своей поймешь, что кончилось твое «мажорство»?!!!.. Ушел твой поезд, детка… Проморгал ты все, что только можно было… Так что пропиской мы будем заморачиваться… И всем, чем заморачиваются простые смертные, тоже заморачиваться будем.

– Гос-с-споди! Да как же вы можете только! Люди вроде бы образованные, а рассуждаете как… скобари! Да есть у нее прописка эта ваша долбанная! Понятно это вам наконец?!!!

– Ну так и прекрасно, что у нее все есть. Вот и живи у нее. Жить он хочет и чувствовать спешит, мать твою… А ты меня спросил, жил ли я в своей жизни? Вся моя жизнь состояла из постановки целей и их достижения, как это и должно быть у настоящего мужчины.

– Валентина, давай сюда чемодан, мы сегодня у Сергея заночуем, а потом видно будет…

Перед тем, как захлопнуть дверь, Кирилл крикнул:

Дальняя родственница Сергея – старого товарища Кирилла еще со времен учебы в ЛГУ – сдавала квартиру недалеко от Смольного собора. Cелились туда в основном приезжие сервис-техники, работающие то ли для Водоканала, то ли еще какого-то унитарного предприятия. Пусконаладочных работ не намечалось, аварий не было – квартира должна была пустовать месяца три. За символическую плату Кирилл и Валечка получили возможность жить в ней. Около трех месяцев они провели в этой квартире на Ставропольской улице с нехитрой меблировкой, стареньким телевизором и прекрасным видом на Смольный собор и Кикины палаты.

Валечка потом часто вспоминала первые месяцы их совместной жизни. Вспоминала, как они ужинали на маленькой грязноватой кухне, из окна которой был виден хоздвор и бензоколонка, вспоминала стоящий в гостиной старый раскладной диван с залатанной обшивкой. «Интересно, кто спит на нем сейчас?» – часто спрашивала себя Валечка. Кто бы он ни был, он вряд ли узнает, какие нежные и безумные ночи видела эта комната. По утрам водитель забирал кого-то на работу, во дворе уже сидели бабульки и каждый раз шушукались, видя молодую парочку, выбегающую из парадной. Валечке было все равно, что думали люди, потому что все было по-настоящему – это была не похоть, не интрижка и не желание самоутвердиться. Это было настоящее и сильное чувство, самое прекрасное, которое может испытать человек.

Новые жильцы вселились в квартиру в ноябре. Молодым снова пришлось искать крышу над головой. Валечка пошла в ЖЭК по месту ее прописки в Петроградском районе. Что-то подсказало ей добавить фразу «Я от Якова Кочана». Начальник ЖЭКа, хмурая полная женщина, отвела ее в квартиру на четвертом этаже старого дома на Большой Посадской. Свободная комната была опечатана – при неизвестных обстоятельствах в ней умер жилец-алкоголик. Женщина уверенно сорвала пломбу с двери и открыла комнату.

– Располагайтесь, – произнесла она, – за бумагами зайдете завтра, я с десяти до трех в конторе.

Так Валечка и Кирилл поселились в коммуналке на Большой Посадской. Ни Кирилл, ни Валечка еще ни разу в своей жизни не жили в коммуналке. О том, что бывают ТАКИЕ квартиры, они тоже не знали. Когда в туалете зажигался свет, все начинало шевелиться – толпы тараканов прятались в многочисленные щели. Ванная комната была очень часто занята на несколько часов – бабуля по имени Алевтина обеспечивала себе добавку к пенсии тем, что пускала «солдатиков помыться». Откуда приходили военнослужащие, и как бабуля делала рекламу своей «частной бане», было неизвестно. Комната, которую получили Валечка и Кирилл, была с балконом, но выходить на него было нельзя – он мог обвалиться.

– Даешь новый быт! – иронично усмехнулся Кирилл, пытаясь закрыть трухлявую дверь, ведущую в коридор.

– Быт не важен. Важно то, что мы вместе! – уверенно сказала Валечка. Ответа на ее слова не последовало.

Комната была почти полностью заставлена бутылками – винными, винтовыми водочными. Мебели не было. Только грязный матрац. Его сразу же снесли на помойку.

Первую ночь новые жильцы спали прямо на полу. На следующий день сдали бутылки. На вырученные деньги купили в «Хозтоварах» дешевый палас, торшер и два одеяла. Стали обзванивать друзей в поисках предметов быта. Галька подарила им диван и журнальный столик. Кто-то принес две книжные полки – их поставили одна на другую и сделали посудный шкаф. Вскоре появился письменный стол и кресло. Одежду хранили в бесхозной старой коробке из-под телевизора, найденной в коридоре.