– Здорово, Валентина! – крикнул Толька.

– Здравствуйте, – вежливо ответила Валя.

– Вальк, поди-ка сюда, – по-хозяйски позвал ее Гришка.

– Что у тебя, Григорий?

– Ты, Валка, почему полы не моешь, а?

– Так сегодня же не моя очередь.

– Да? А ты на календарь-то посмотрела бы. Вот черным по белому – двадцатое января 1993 года. – Гришка ткнул пальцем в настенный календарь. – Два года тут живешь, и никак не запомнишь, по каким дням у тебя уборка!

– Сейчас вымою, дайте хоть разуться, – вздохнула Валентина, поставив на тумбочку прозрачный полиэтиленовый пакет, в котором лежала пачка макарон и бутылка кетчупа.

Швабра, обмотанная старым махровым полотенцем, оставляла на полу мокрые следы. Делая уборку в коридоре и на кухне, Валечка погрузилась в мысли: «Кирилл бы тоже мог бы хоть раз шваброй помахать, а то сидит и дуется на весь свет. Да ладно. Просить – себе же дороже. Ломаться будет, философствовать. А я убираю качественно – ни одной соринки не пропущу. А Кирилл один раз в прошлом году вымыл пол, когда я болела – только грязь развез. Алевтина потом ругалась. Но зато Кирилл – умничка у меня. На последнем курсе учится. Работу ищет. И красивый он такой. А с уборкой я сейчас быстро справлюсь. И вообще, это, по-моему, самая мелкая проблема на сегодняшний день. Вот что с деньгами делать – ума не приложу. Староста, бестолочь, забыла получить стипендию, и ее на депонент отложили. Последние копейки остались. Хватило только на макароны и кетчуп. Что я скажу Кириллу?»

Кирилл сидел в комнате и нервно стучал пальцами по журнальному столику. Мрачно все. И нелепо. Действительно, невероятно нелепо все вышло. Как бы он хотел вернуться домой. Но он ни за что не сделает этого. Из гордости. Он во что бы то ни стало хотел доказать отцу, что может встать на ноги без родительской помощи. Да и вряд ли он мог бы рассчитывать на эту помощь. Виктор Евгеньевич и слышать ничего не хотел о совместном проживании с Валентиной. Связь с домом Кирилл держал через мать – они регулярно перезванивались. С отцом он почти не разговаривал – принципиально не хотел позволять указывать себе, как ему жить и с кем. Хотя своей нынешней ситуацией он был недоволен. Новости из дома, однако, тоже не обнадеживали. Когда родители были в отъезде, кто-то взломал дверь в квартире и вынес множество ценных вещей. Сбережения, лежащие на книжке, после денежных реформ фактически потеряли всяческую ценность. Родители впервые стали задумываться о финансовых вопросах. Елена Альбертовна начала давать частные уроки и возобновила преподавательскую деятельность в институте. Отец занялся продажей книг из библиотеки. Мать рассказывала о том, что с тех пор, как из дома ушел Кирилл, состояние отца стало особо подавленным. Очень часто он говорил о Вале. Передразнивал ее походку, жесты и голос, называл ее «провинциальной пронырой». Из-за нее они не видят теперь сына. Как он хочет увидеть его! Но только без «этой»… Даже Елене Альбертовне эти обвинения начинали казаться необъективными. Нередко она корила мужа за нетерпимость и просила проявить хоть долю лояльности к выбору Кирилла. Часто она просила его подумать о собственном здоровье и не «накручивать» себя с самого утра. Но ее супруг был неумолим. Целый день Виктор Евгеньевич посвящал разговорам о недостойной избраннице его отпрыска и перечислению ее недостатков – внешних и внутренних. Если учесть, что он видел Валентину всего чуть меньше часа, можно было удивиться такому огромному перечню изъянов и дурных черт характера. Часто он рассказывал о замечательных невестках своих друзей или бывших коллег. Нередко рассказы эти заканчивались фразой: «Мечта, а не девушка! Такую я бы сразу заключил в свое сердце! Как родную дочь…». После таких разговоров у Виктора Евгеньевича, как правило, поднималось давление, и он принимал лекарства. Рассказы об этом повергали Кирилла в особенно подавленное состояние. Он становился угрюмым и легко раздражался.

Валентина то и дело пыталась взбодрить Кирилла, но ее оптимизм не помогал ему, а, скорее, действовал на нервы. В сущности, она и сама прекрасно осознавала, что эта жилищная ситуация – самая сложная в ее жизни. Квартира в Медвежьегорске была бедной, но не такой убогой, как эта коммуналка. Валентина и представить себе не могла, что будет когда-либо жить в таких условиях. Она часто вспоминала обо всех своих «пристанищах» последних лет – уютной чистенькой комнатке на Майорова, которую организовал ей когда-то Яшка, о ее жилище, которое она делила с Галькой. Как она попала в эту ситуацию? Как можно выйти из нее? Валечке не хотелось показывать своего отчаяния любимому человеку, но отчаяние это присутствовало в ее душе постоянно. «Бедность – не порок», – гласит народная мудрость. Этого, пожалуй, нельзя сказать о нищете. Нищету, возможно, стоит назвать пороком. Настоящим грехом. Нищета – доказательство полной неспособности организовать собственную жизнь. Как давят и угнетают эти сырые стены, обрамленные ржавыми трубами! Этот темный коридор. Этот затхлый запах. Как хочется вымыться в чистой ванной! Как хочется забыть, как выглядят тараканы! Способна ли она еще терпеть все это? Да! Ради Кирилла и с Кириллом она может перетерпеть и это. Жаль только, что Кирилла рядом с ней вроде бы как и нет. Физически он был рядом, но одновременно как бы отсутствовал. Он почти не разговаривал с Валечкой, а если и открывал рот, то только для того, чтобы выразить свое недовольство чем-либо. «Интересно, что он скажет, узнав, что у нас сегодня на обед», – думала Валечка, раскладывая по тарелкам отваренные макароны. Она вошла в комнату и поставила тарелки на журнальный столик.

Кирилл бросил пренебрежительный взгляд на эту скудную трапезу и, скривив губы, произнес:

– И это что – все?

– Все.

– А в этом что-то есть. Босяцкая романтика какая-то.

– Кирилл, а ты не мог бы занять у кого-нибудь? На завтра у нас ничего нет. Может быть, твой папа…

– Папа? А папа попал в аварию с какими-то урками… Мне мать недавно звонила… Денег теперь с него требуют, сволочи. Первое «физическое предупреждение» уже сделали. С фингалом ходит теперь папа. Гос-с-споди, когда же все это кончится? Что же это за жизнь такая – собачья, а?!! – Одним движением руки Кирилл смел свою тарелку с едой со стола, взял пачку сигарет и вышел из комнаты.

Валечка вздрогнула от неожиданности. Бутылка с кетчупом опрокинулась, на ковер закапала густая красная жидкость. Валя схватила салфетку и начала вытирать пятна…

Убрав разлитый соус, Валентина задумалась о денежном вопросе. У Гальки занимать стыдно. Прошлый долг еще не отдала. Тося сама копейки считает. В институте у кого?

За стеной завыла Изольда Германовна: «Лес, да поляа-а-а-а-ны! Безлю-у-у-удье кругом. Вьюга и плачет, и сто-о-онет». Надо отдать должное, сегодня ее голос был даже похож на голос. И аккомпанировала она себе довольно ровно. Валечка вышла в коридор. Подождала, пока соседка закончит петь, и тихонечко постучала в дверь:

– Войдите, – раздался веселый бодрый голос.

«В духе Германовна сегодня», – радостно подумала Валентина. Она никогда еще не занимала денег у соседей. Но в этот раз решилась.