Сталин сказал:

– Вот какой упрямый человек. Ну что, дадим ему сделать две серии? Пусть работает. Важно, что мы вовремя его поправили. Лучше поговорить здесь, в узком кругу, предостеречь от ошибок, чем ждать, пока эти ошибки станут предметом общего обсуждения.

Работа над фильмом продолжалась. С учетом поправок переделывалась первая и доснималась вторая серия»[96].

Здравый смысл, польза дела – вот главные критерии поступков и высказываний Сталина не только в политике, но и в сфере искусства. Весьма показательна еще одна история – о том, как Сталин разрешил фильм режиссера Семена Тимошенко «Три товарища». Эта картина вышла в 1935 году. Стоит напомнить, что в декабре 1934 года был убит Сергей Миронович Киров. Сегодня в его смерти обвиняют Сталина, что является колоссальной ложью и невероятной глупостью, но о его смерти мы поговорим несколько позже. Киров был ближайшим другом Сталина, фактически – тогдашним его наследником. В этой сложной обстановке на экраны выходит фильм, в котором некий отрицательный персонаж по фамилии Зайцев, купив на привокзальном базаре соленые огурцы, заворачивает их… в журнал «Большевик». Сталин лично смотрит фильм в конце декабря 1934 года (то есть сразу после убийства!), видит этот момент. Что делает? Разрешает фильм к прокату. Для полноты картины нужно добавить, что все происходит после обсуждения звукового журнала «Союзкинохроника», в частности документального репортажа о прощании с Кировым.

Вы же помните страшные истории, рассказываемые нам либеральными историками. Десять лет – за смятую газету с портретом Сталина. А тут реальный случай: заворачивание соленых огурцов в журнал «Большевик» с последующим комканием и вырыванием страниц этого журнала. И смакование этого факта на большом экране. Этот эпизод в картине занимает немалое время, и обложка журнала показана крупным планом. Дважды показана, так что не заметить этого просто нельзя[97]. Рассказывающий об этом случае в своих воспоминаниях Борис Шумяцкий говорит: «Во время просмотра сильно смеялись… Коба и др. после просмотра указали, хотя фильм смотрится и будет смотреться хорошо, но что в нем есть ряд мест, нуждающихся в уточнении»[98].

Что за «уточнения» внес Сталин? Об огурцах и журнале «Большевик» ни слова. Места, нуждающиеся в уточнении, по мнению Сталина, следующие: «Первое – это чтобы видно было, что Зайцев принес своей “системой” хозяйствования серьезный вред другим предприятиям и государству или лично стяжательствовал, местами излишне много говорят. Секретарь РК в разговоре с Лацисом выглядит дубовым, невыразительным»[99].

Вот и все уточнения. Негусто. Ни слова об антисоветчине и троцкизме. Всего лишь технические поправки.

Весьма любопытен и диалог между Сталиным и Максимом Горьким[100]. 29 ноября 1930 года писатель отправил вождю письмо, в котором писал, что советская печать недостаточно внимания уделяет новому, положительному, а отдает предпочтение изображению недостатков[101]. То есть те граждане нашей страны, кто сегодня недоволен современными российскими СМИ, любящими «чернуху» и негатив и крайне неохотно показывающими новый завод или открывшийся детский сад, могут считать себя единомышленниками Горького. Характерен ответ Сталина, отправленный в Италию, где жил писатель. Читая его, обратите внимание на то, кто из двоих выступает в поддержку критики.

Мы не можем без самокритики. Никак не можем, Алексей Максимович. Без нее неминуемы застой, загнивание аппарата, рост бюрократизма, подрыв творческого почина рабочего класса. Конечно, самокритика дает материал врагам. В этом Вы совершенно правы. Но она же дает материал (и толчок) для нашего продвижения вперед, для развязывания строительной энергии трудящихся, для развития соревнования, для ударных бригад и т. п. Отрицательная сторона покрывается и перекрывается положительной. Возможно, что наша печать слишком выпячивает наши недостатки, а иногда даже (невольно) афиширует их. Это возможно и даже вероятно.

И это, конечно, плохо. Вы требуете поэтому уравновесить (я бы сказал – перекрыть) наши недостатки нашими достижениями. И в этом Вы, конечно, правы. Мы этот пробел заполним обязательно и безотлагательно. Можете в этом не сомневаться[102].

Это действительно любопытно. Сталин за критику, а Горький считает ее чрезмерной и вредной. И это уже 1930 год – Троцкий отстранен, и «десталинизаторы» говорят нам об абсолютной власти победившей сталинской линии. Между прочим, в том же самом письме Сталина Горькому мы можем прочитать и мысли Иосифа Виссарионовича, помогающие нам понять его нелюбовь к товарищу Демьяну Бедному[103]:

Вы совершенно правы, что у нас, в нашей печати, царит большая неразбериха в вопросах антирелигиозной пропаганды. Допускаются иногда сверхъестественные глупости, льющие воду на мельницу врагов. Работы в этой области предстоит уйма. Но я не успел еще переговорить с товарищами-антирелигиозниками насчет Ваших предложений. Я напишу Вам на этот счет в следующий раз[104].

Очень хорошие отношения Сталин имел и с другой «составляющей» культуры – композиторами. Вот отрывок из беседы с Тихоном Хренниковым. Речь, кстати, идет о 1939 годе. Когда все, согласно либеральным историкам, жили в страхе и ужасе. Но только композитор Хренников почему-то этого не знает. Хотя жил в то время и однажды даже сильно провинился перед Сталиным. Ведь нам же рассказывают, что ему все время нужно было убить кого-нибудь умнее, талантливее и перспективнее себя самого. Но в реальности Сталин был другим. Каким? Нормальным человеком.