Разговоры крутились вокруг их будущего и моды. И если Винсент уже имел вполне определенные планы на жизнь – он хотел проектировать автомобили, – то Джульетта полагала неправильным загадывать так далеко вперед. Потому что судьбы человеческие в руках Господа.

Винсент возражал: если бы Бог существовал, человек со стопроцентной неизбежностью раскрывал бы божий дар – талант. Он надеялся вселить в Джульетту решимость, мужество следовать ее предназначению. Он спрашивал, почему она не поступит в школу модисток или не устроится работать в ателье. Но какие бы аргументы ни приводил Винсент, возражения Джульетты сводились к обстоятельствам, связанным с ее семьей. Она не может учиться в школе модисток, потому что деньги нужны на оплату жилья. И работать в ателье она не будет, потому что судьбой ей предназначена иная стезя: стать матерью семейства, как и ее мать, бабка и прабабка. Ничего другого ей просто не позволят, даже если в Германии у женщин есть выбор.

– Тоже не у всех, – отвечал Винсент. – Но в Германии все меняется.

– А в Италии, – возражала она, – не меняется ничего, кроме моды.

– Но мы в Милане, а не на Сицилии.

С этим она соглашалась – со знакомым ему смешанным выражением иронии и скепсиса. Как хотелось бы ей, чтобы он был прав, но… ее последний аргумент падал с неумолимостью не подлежащего обжалованию приговора:

– Сицилия – это я.

С каждым днем они сближались все больше. Случайные прикосновения, тайные послания, невысказанные мечты – они жили этим. Каждый день удавалось урвать хотя бы пару минут друг для друга и забыть остальной мир. Они не вспоминали о нечаянном поцелуе летней ночью, не помышляли его повторить. Просто ловили мгновенья счастья, до сих пор для них запретного.

Шли месяцы, родные Джульетты ни о чем не догадывались. Ее помолвка с Энцо стала в свое время ответом на настойчивые уговоры матери. До появления Винсента Джульетта руководствовалась здравым смыслом и убежденностью в достоинствах Энцо. И все же она будто чего-то ждала. И дождалась, предначертанное свершилось. Джульетта была слишком молода, чтобы так запросто похоронить надежды на будущее, а Винсент обрел в ней близкого человека, единственного во всем мире.

Однажды она позвонила в отель и поставила на граммофон пластинку с немецкой песней. И Винсент, стоя перед окном, у тяжелой портьеры, слушал прорывающееся сквозь треск в телефонной трубке: «О, мой папа…»

Уже в который раз Джульетта сказала домашним, что ей нужно купить ткани у синьоры Малерба, а сама отправилась с Винсентом в кино, на вечерний сеанс.

В переполненном зале кинотеатра в Брере темнота надежно оберегала их от посторонних взглядов. В отличие от немцев, итальянские зрители вели себя как активные участники происходящих на экране событий. Они на чем свет стоит проклинали злодеев, предостерегали комиссара полиции от ловушки и выкрикивали восторженные комплименты в адрес экранных красоток. Каждый сеанс превращался в народный праздник. Мужчины курили. Женщины болтали. Дети носились по залу.

Одна Джульетта не отрываясь глядела на экран.

А на экране была Германия. Зеленые альпийские луга, и девушка в дирндле[24], обманутая парнем в клетчатой рубашке. И никаких «сверхчеловеков» в коричневой форме, о которых рассказывала ей мать. Многим ее соотечественникам немецкая речь казалась немузыкальной, почти что лаем. Но Джульетта, изучая этот язык, открыла его особую красоту, точность и выразительность громоздких составных слов, грубоватую сдержанность немецкого нрава.

В детстве на богом забытом острове Салина ей ни разу не доводилось видеть краути[25]. Тем больше будоражили фантазии девочки рассказы взрослых о светловолосых великанах с Севера – восторженные и одновременно пугающие.

– Они подомнут нас всех под себя, – говорили одни.

– Они уйдут, – возражали другие. – Как ушли греки, испанцы и арабы.

Но в любом случае Сицилия всегда останется Сицилией.

И вот война закончилась. Немцы и в самом деле отбыли домой. Некоторые, правда, вернулись, но без оружия и военной формы, – как тот, что сидел рядом с ней. Он оказался совсем не таким, какими Джульетта представляла себе немцев, но и на итальянца походил мало. Девушка нисколько не боялась его. Ей нравились прямота и искренность этого парня, его открытая улыбка и решительность, с какой он смотрел в будущее. И еще она любила его пальцы, сильные и одновременно чуткие, – пальцы инженера.

Винсент почувствовал, как рука Джульетты легла на деревянный подлокотник кресла. И его поразила – нет, не нежность и тепло, а смелость девушки, когда он взял ее ладонь в свою. Так они и просидели, рука в руке, до самого конца сеанса.

Домой вдоль Навильо-Гранде возвращались поздно. Желтые огни дрожали на воде канала. Ночь защищала влюбленных от любопытных взглядов. Джульетта повязала на голову косынку, частично прикрыв лицо. Держа Винсента под локоть, она рассказывала ему о миланских каналах и системе шлюзов, спроектированной, ни больше ни меньше, самим Леонардо да Винчи. В сумерках вырисовывались очертания арочного моста через Навильо.

– Совсем как в Венеции, – заметила Джульетта.

Винсент вспомнил, что оба никогда там не бывали.

– Мы съездим в Венецию на «изетте», – пообещал он. – Если отправимся сейчас, успеем вернуться к утру.

Джульетта коротко рассмеялась – тем смехом, который означал, что она не вполне верит ему. Но идея ей понравилась.

– Я серьезно, – добавил Винсент. – Что нам мешает?

Он ожидал, что она откажется обсуждать это, как бывало всегда, когда речь заходила о будущем более отдаленном, чем завтрашний день. Но на этот раз Джульетта остановилась и заглянула Винсенту в глаза:

– Поедем в Венецию!

Винсент понял, что настал момент сказать то, о чем он больше не мог умалчивать.

– Мне пора возвращаться. Моя работа в Италии заканчивается.

– Когда?

– Завтра.

Обеденный перерыв последнего дня командировки – вот все, что оставалось в их распоряжении. Новая модель «изетты», погруженная в фургон «альфа-ромео», ждала отправки на север. Сегодня Винсент снимет со стен чертежи, упакует их и отнесет на почту, доведет до ума протоколы технических испытаний и простится с итальянскими коллегами.

Этот завод стал для него родным. Итальянцы тоже с некоторых пор считали его своим человеком. Ведь это Винсенту предстояло доставить их детище «изетту» в Германию. В обеденный перерыв в столовой они готовили Винсенту сюрприз, но «немец», как назло, куда-то пропал.

Его мотоцикл ждал возле скромного отеля в центре города. Окна в тесном номере с обоями в цветочек на втором этаже были закрыты ставнями, но уличный шум проникал сквозь них и тонкие стекла. Винсент повернулся к Джульетте. Та стояла неподвижно и смотрела на него. Они обнялись, как будто были мужем и женой всю жизнь. Один-единственный раз, в это украденное у судьбы мгновенье, в обеденный перерыв. Уже вечером того же дня Винсент пересекал Альпы в обратном направлении, а Джульетта накрывала ужин для семьи.