И X занялся. Он отложил все другие разработки и с тех пор занимался только «Золотым шаром». Сам разрабатывал, испытывал, запускал в серию, а первые образцы и сам поставлял.

Тогда в СССР таких аппаратов не существовало. Были стационарные установки, в которых головка перемещается вверх-вниз. Это означает, что пациента надо привязывать, крутить. У «Золотого шара» головка могла перемещаться во всех направлениях. А значит — можно точно рассчитать дозу. И не переоблучить здоровые ткани.

Помните у Солженицына «Раковый корпус»?

Там есть эпизод: семнадцатилетней девочке делают мастэктомию. Читать об этом тяжело. Но Солженицын великий писатель, и дальше мы читаем: «…то, что её будущий ребёнок с этой грудью уже никогда не сделает…» Так автор заставляет нас отчасти поверить, хотя бы предположить, что девочка останется жива, родит, будет кормить другой грудью.

И X, а с ним и я, — мы спокойно занимались этой темой, осознавая, насколько она важна; может быть, единственно важная тема на заводе «Свобода», как нам втайне казалась. Как руководитель X был человек лёгкий. Работать с ним было просто и легко. Он никогда не сюсюкал, мог съязвить, но как-то так выходило, что у него все начинали работать хорошо; может быть, он просто умел каждому дать то, что именно у этого человека выходило лучше всего.

И ещё — X был чрезвычайно отзывчив. Онкологическая медицина — тема тяжёлая. Как только мы стали поставлять наши аппараты, начался ажиотаж. Выстроились огромные очереди на лучевую терапию. Бюрократические барьеры, взятки… А X, он ведь знал там всех. Имел связи. И как только он слышал, что заболел кто-то из работников или из их семей, сразу помогал: устраивал на лечение, лично ездил договариваться в Песочную или на Берёзовую аллею.

А ещё — он был остроумец и оптимист, галантный с женщинами, превосходный рассказчик, любитель анекдотов, заядлый шахматист; при случае мог расписать и пулю. А если кому-то нужен был X в обеденный перерыв — иди в курилку ОКБ, где они устраивали блиц-турниры по шахматам. И играл-то X не лучше всех, были и помощнее него умы; но с ним играть было приятно, он и выигрывал, и проигрывал легко, так что собеседник-соперник получал от игры наслаждение.

И обладал шеф, в придачу, нестандартным, блестящим талантом инженера. Часто он задавал абсурдные вопросы совершенно, предлагал бредовые варианты, чтобы отвлечь от стереотипов, посмотреть с другой стороны. Начинается критика, а потом — раз, и решение приходит. И не было ни одного случая, чтобы мы чего-то не смогли!

Наш «Золотой шар» стал спасением для пациентов из стран Варшавского договора. Хотя поставлялся он и в капстраны тоже. Просто в СССР, Болгарии, Монголии, на Кубе он был единственным. Сейчас некоторым «Шарам» уже лет тридцать-сорок, а они всё работают, людей спасают. Конечно, кобальт надо вовремя переставлять, а это не всегда делается… С кобальтом и тогда проблемы возникали… Бывало: прибор смонтирован, а кобальта нет ещё. Приезжает однажды X на монтаж в Грузию, в клинику. Смотрит — в коридоре к бункеру с «Золотым шаром» пациенты сидят в очереди. У них там цыплята в корзиночках, вино… X интересуется у главврача, в чем дело: ведь кобальта ещё нет! А тот снисходительно так ему: «Понимаешь, дорогой — психотерапия!»

Анекдот анекдотом, а ведь и правда. Некоторые па циенты хотят, чтобы их облучали больше. А больше нельзя. И тогда назначается сеанс облучения без облучения. В демонстрационном режиме. Помогает ли, не знаю. Больной меньше боится — уже хорошо.

В другом южном городе тоже было. Проверяем условия эксплуатации. Смотрим, на улице за одной из стен уровень радиации зашкаливает. X говорит: мы не можем разрешить, стройте бункер. Главврач отреагировал мгновенно: «Слушай, ну хочешь, я часового поставлю, чтобы людей отгонял?!»

А традиция эта, заводчанам помогать, если кто-то заболел, она сохранилась. И когда моя мама заболела раком, её очень быстро устроили на радиотерапию. Правда, ей даже «Золотой шар» не помог.

Может создаться ощущение, что X прожил жизнь беззаботно, с лёгкостью; нет, всё было не совсем так. Всё-таки, годами работая в этой сфере, он — особенно с годами — проникался… Не знаю, как об этом сказать… Расскажу прямо, хотя и сомневаюсь — стоит ли.

У X было много приятелей. И два близких друга. Один социолог, другой антрополог. Не знаю, где они теперь, живы ли. Они втроём с X вывели одну странную и страшную гипотезу. Причём это был не просто плод, как говорится, праздных размышлений. Научная база, доказательства. Вы об этой гипотезе сейчас нигде не услышите. X потом перестал ею заниматься, нигде не публиковал.

Я с X по работе соприкасалась очень близко, но об их гипотезе никогда не спрашивала. Лишь однажды под Новый год, это был новый 1988 год, мы его встречали у X на даче, — часов в пять утра мы сидели с ним на веранде, за окнами блестит снег, мы курим, пьём кофе, зябнем, — и я набралась смелости и спросила: что у вас там была за гипотеза? И X мне очень буднично всё изложил. Вот что они открыли, если сказать по-простому: человечество подобно раковому заболеванию. Человечество есть рак. Развивается по тем же законам. Борется само против себя и в этой борьбе обречено. X приводил доказательства, я не помню их сейчас. Он мне доказал.

Я: а как же Бог? Почему-то такой вопрос задала. Я спросила: разве это главное в нас — что мы боремся против самих себя? X мне: нет. Не главное. И так он это сказал, что я поняла: неважно, что это не главное. Не противоречит это их гипотезе. Мы рубим дракону голову, а на её месте вырастает три. И это не только резистентность рака или бактерий. Это о самом человечестве, о человеческом разуме, о цивилизации.

У X, я гораздо позже узнал, были неприятности из-за этой гипотезы. Хотя он её и не пытался публиковать. Неудивительно. Гипотеза страшная, безнадёжная. При этом вы смотрите — да? — кем был X, чем он всю жизнь занимался. Зная, в какой это всё узор складывается, что над этим всем стоит, он всю жизнь делал и делал свой «Золотой шар», спасший миллионы людей. Может быть, мне не стоило рассказывать. Но без этого непонятно. А с этим всё становится на свои места.

У нас на заводе все — рационализаторы. Директор поощряет. Пимпочку какую придумаешь или бобышку новую — вперёд. Он сам, наш директор V, рационализатор. По духу. Мы, на «Свободе», такие. От уборщицы или стажёра до директора — все рацухи вносим. И не только придумываем, но и делимся. Хотите наше изобретение? Пожалуйста! Берите и внедряйте. Ну а я что? Тоже придумал полтора десятка бобышек-пимпочек, а потом, знаете, надоело. Мне в конце концов захотелось кардинально вопрос решить. Что у нас главное на заводе? Машины, думаете, станки? Ничего подобного. У нас самое главное люди. И вот тут-то — рационализаторы, ау! Молчок. Никто не работает по этой части. Все стремятся усовершенствовать машину. Свёрла там. Фрезы новые. А человека-то как? А-а!

Вот я и решил по этой части пойти. Потому что у меня к этому делу есть и природная склонность. Я, например, двоюродного брательника уговорил курить бросить. Ничего особенного не втирал, не агитировал, лёгкие курильщика не демонстрировал. Ему всё равно было бы пофиг. А просто я сказал: бросай! Бросай — или присоединяй к себе Камчатку. Двоюродный брат пораскинул мозгами: Камчатку труднее. И бросил курить. На пироги перешёл. Ему жена печёт.