что приносимые Церковью жертвы признаются недостаточными.

Останавливаясь вниманием на таковом предположении, я, как Архипастырь, почитаю, священным долгом заявить, что Церковь Православная, следуя заветам Христа Спасителя и примеру великих Святителей, в годину бедствий для спасения от смерти погибающих всегда являла образ высокой христианской морали, жертвуя все свое церковное достояние вплоть до священных сосудов.

Но, отдавая на спасение голодающим самые священные и дорогие для себя, по их достоинству, а не материальному значению, сокровища, Церковь должна иметь уверенность:

1) что все другие средства и способы помощи голодающим исчерпаны;

2) что пожертвованные святыни будут употреблены исключительно на помощь голодающим;

3) что на пожертвование их будет дано благословение и разрешение высшей Церковной власти.

Только при этих главнейших условиях, выполненных в форме, не оставляющей никакого сомнения для верующего народа в достаточности необходимых гарантий, и может быть призван мною православный народ к жертвам Церковными Святынями. А самые сокровища, согласно святоотеческим указаниям и примерам древних архипастырей, будут обращены при моем непосредственном участии в слитки. Только в виде последних они и могут быть преданы в качестве жертвы, а не в форме сосудов, прикасаться к которым по церковным правилам не имеет права ни одна не освященная рука.

Когда народ жертвовал на голодающих деньги и продовольствие, он мог и не спрашивать и не спрашивал, куда и как пойдут пожертвованные им деньги. Когда же он жертвует священные предметы, он не имеет права не знать, куда пойдут его церковные сокровища, так как каноны допускают, и то в исключительных случаях, отдавать их только на вспоможение голодающим и выкуп пленных.

Призывая в настоящее время по благословению Святейшего патриарха к пожертвованию церквам на голодающих только ценных предметов, не имеющих богослужебного характера, мы в то же время решительно отвергаем принудительное отобрание церковных ценностей как акт кощунственно-святотатский, за участие в котором — по канонам — мирянин подлежит отлучению от Церкви, священнослужитель — извержению из сана.

Митрополит Вениамин.

1922 г. 5 марта

Такой ответ приготовил для Смольного митрополит Вениамин… И теперь становится ясным, какой смысл вкладывал он в слова: «Моему ответу некоторые могут удивиться». Формулируя условия, на которых Церковь может пойти на пожертвование своими ценностями, владыка не требует никаких уступок, не пытается выторговать каких-либо послаблений. Он просто говорит о готовности следовать заветам Христа и примеру великих святителей. И происходит Чудо. Произнесенное с той верой, с какой произносит его митрополит Вениамин, имя Спасителя рассеивает сумерки лжи и недомолвок, разрушает хитроумные западни и ловушки, придуманные служителями лжи из Кремля. Заявление это превращает задуманное большевиками ограбление Церкви в совершенно не нужную властям акцию помощи голодающим. Несостоятельными оказываются и попытки противопоставить патриарха и епископа мирянам, все пропагандистские ухищрения, призванные опорочить руководство Церкви.

Потом, в ходе предварительного следствия и во время процесса, к обстоятельствам оглашения письма обращались и обвинение, и защита, и на основании многочисленных показаний представляется возможным нарисовать не только вполне исчерпывающую картину самого заседания в Смольном, но и тех промахов, которые — от неожиданности! — были допущены представителями власти…[19]

И. М. Ковшаров рассказывал на процессе: «Я живу недалеко от Смольного и предложил митрополиту, который ни разу в Смольном не был, проводить его, обещая встретить митрополита по дороге. Это мне не удалось. Прибыв в Смольный, я узнал в комендатуре, что митрополит уже прошел наверх. По указанию одной из встретившихся мне знакомых барышень я прошел в коридор и сел около комнаты № 95, где находился митрополит. Оттуда вышел неизвестный мне человек и пригласил меня войти. В комнате находился Комаров, Канатчиков и еще трое. Войдя, я сел у дверей на стуле»[20].

Еще позднее появился в комнате № 95 священник Заборовский. Этим вечером он должен был совместно с протоиереем Введенским выступать с чтением лекции в Филармонии и хотел согласовать с владыкой тезисы. В Лавре он и узнал, что митрополит вызван в Смольный. Заборовский «сел в трамвай и доехал до Смольного, чтобы дождаться его (митрополита. — Н. К.) выхода».

Столь скрупулезное выяснение состава участников заседания хотя и тормозит повествование, но необходимо, поскольку позволяет вскрыть то, что в дальнейшем всячески затушевывалось.

Так как председательствовал на заседании в комнате № 95 Семен Иванович Канатчиков, с его свидетельств и начнем мы реконструкцию состоявшегося там разговора.

«Я его (митрополита. — Н. К.) вызвал, так как неоднократно стал получать сведения, что он ведет погромную агитацию в церквах против изъятия церковных ценностей… — рассказывал на процессе Семен Иванович. — Его (митрополита. — Н. К.) сопровождала целая свита. Здесь велись те же переговоры, что и в предшествующие разы. Кроме того, я предъявил митрополиту выдержку из его речи в Лавре, которую он признал подлинной и верной указывая, что при полном объеме речи она имеет иной смысл»[21].

Этим, однако, ответ митрополита не ограничился. Митрополит Вениамин сказал, что хотел бы в присутствии официальных представителей власти разъяснить свою позицию по вопросу изъятия церковных Ценностей, так как всякие неправильные мнения и недосказанности только вредят делу помощи голодающим… В связи с этим он попросил разрешения зачитать свое заявление в Помгол.

Отказать митрополиту в этой просьбе С. И. Канатчиков не смог. Письмо было зачитано. Впоследствии Канатчиков всячески пытался дезавуировать этот факт, говорил, что «это письмо было зачитано вскользь», что «митрополит был вызван не для обсуждения этого письма, но по поводу произнесенной в Лавре речи»[22], но это только лишь подтверждает, насколько неожиданным был произведенный чтением письма эффект.

Митрополит Вениамин заверил присутствующих, что берет на себя хлопоты о благословении пожертвований высшей церковной властью. А в заключение подчеркнул, что хотел бы придать молитвенный, священный характер передаче ценностей. Это вызовет религиозный подъем в деле помощи голодающим и расположит верующих не только жертвовать церковные ценности, но и помогать голодающим своими самостоятельными пожертвованиями. В деле помощи голодающим нет нужды прибегать к принудительному изъятию.

Протоиерей Заборовский появился на заседании, когда митрополит уже завершил свою речь.

«Я пришел, когда Канатчиков держал в своей руке письменный документ, то есть обращение, которое было написано митрополитом в Помгол, и читал пункты…»

— У нас имеется декрет и этот декрет мы должны привести в исполнение! — все повторял он. — Но мы не хотим, чтобы это происходило как-то насильственно! Не хотим, чтобы вызывалось какое-то нарекание на