litbaza книги онлайнИсторическая прозаЭдик. Путешествие в мир детского писателя Эдуарда Успенского - Ханну Мякеля

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 12 13 14 15 16 17 18 19 20 ... 96
Перейти на страницу:

Поездка на телевидение начинала явно нервировать Успенского. Сейчас это кажется удивительным, особенно ввиду того, что со временем я узнал: опыта выступлений, в том числе и на телевидении, ему уже тогда было не занимать. Литература в Советском Союзе была сопряжена с публичными выступлениями, и этими навыками особенно должны были обладать поэты и детские писатели. С другой стороны, дети — всегда особенно критичная и честная публика. Если текст не нравится, он не нравится, как бы взрослый его ни исполнял, — даже если учительница хвалит и благодарит. Положение Эдуарда было иным: он уже написал много веселых стихов, которые знал наизусть и которые умел по-настоящему хорошо исполнять. Задолго до публикации в Советском Союзе своих произведений он стал известен как артист: на различных культмассовых мероприятиях детям читалось что-нибудь из творчества, декламировались стихи, велись беседы с детьми. Но теперь мы были в Финляндии. Язык чужой, люди чужие. Он окажется полностью во власти переводчика, переводчика, которого никто из нас не знал. Как быть, как жить? Внезапно Успенский стал похож на человека, заблудившегося в тайге и потерявшего дорогу домой.

Я утешал его, но помощи от этого было немного. Утешать было легко — ведь это он будет ходить перед камерами, а не я.

— Я туда один не пойду, — повторял Успенский.

Я обещал, что буду присутствовать. Он уставился на меня с подозрением. Но я присутствовал.

Проблема разрешилась таким образом, что интервью у него брала Лийса Ховинхеймо, хорошо знавшая русский, так что переводчика не потребовалось, а я сидел за камерой так, что Успенский меня видел. Всякий раз, когда Эдуард сбивался, или вообще наступало затруднительное положение, он смотрел на меня. Я поднимал руку, кивал головой. Давай, мол. И он продолжал, и все шло как по маслу. Моя роль была легкой, и я понимал слова Оскара из «Жестяного барабана» Гюнтера Грасса: «Лучше стоять за трибунами, чем на трибунах».

Так что все шло хорошо, по крайней мере, шло. Посидели и в «Тийлихолви» (ресторан в Тампере, букв. «Кирпичный свод»). Теперь уже я, в свою очередь, потерял меховую шапку, она осталась на вешалке в телецентре. Когда я позвонил туда, шапка нашлась. Я попросил, чтобы шапку отправили на такси в «Тийлихолви», расходы, разумеется, я оплачу. Что я и сделал. Взгляд Успенского стал еще изумленнее, когда в ресторан вошел молодой таксист с меховой шапкой в руках, выискивая ее владельца. Но ко всему ему теперь нужно было просто привыкнуть. Молодость была временем отчаянным и всемогущим. Затем менее отчаянным. Но тогда ничто не могло нарушить расположение духа.

К вечеру возвратились обратно в Хельсинки и продолжили с того, что там оставалось незаконченным.

Была известна и собственная программа. Антти Туури работал тогда техническим директором типографии «Калева» в Оулу. Он приглашал нас к себе, и я подумал, что такое путешествие было бы приятным. Антти довелось читать «Дядю Федора» своему сыну Мике, наверное, сто раз. Особенно диалог Печкина и галчонка. Он хотел упрекнуть Эдуарда за слишком хорошее владение пером — ведь для него самого мастерство Эдуарда обернулось такими трудами. Антти с семьей увидят Успенского, а он заодно посмотрит Финляндию, не только Хельсинки. Да и я смог бы отдохнуть от рутины в издательстве «Отава».

Финляндия — длинная страна, как писал сам Антти; хотя его главный герой и продолжает: «Но я знал, что существуют страны и длиннее». Тем не менее путешествия в Оулу нам сейчас будет достаточно. Ибо я предвидел, что нас ждет в Оулу в ноябре: северная Финляндия представляла собой совсем иной мир, нежели юг. Темнота и холод удвоятся, но вместе с ними и внутреннее тепло.

Успенский нашим планам не противился, он уже решил в отношении всего занимать положительную позицию. Мартти оставался на работе поддерживать оборот лавочки, Эдуард оказывался лишь в моей власти. И внезапно он снова превратился в заблудившегося ребенка, который следовал с нами повсюду, как почтовая посылка. Хотя эта посылка и передвигалась на собственных ногах, говорила и смотрела и беспрестанно расспрашивала. Тон спокойнее. Что он обо всем этом думал, он, однако, еще не сказал. О «Березке» он уже почти не вспоминал. Только в глазах читались одновременно и удивление, и усталость. Что-что, а домой Успенскому уже хотелось, понимаю я теперь.

Оулу был тогда маленьким городком, пропитанным сильным запахом от варки целлюлозы, вдали от технологий всего мира. Казалось, что всякий раз, когда я просыпался там в молодости по утрам, было воскресенье, в голове напоминало о прошлом вечере небольшое режущее похмелье, за окном шел мокрый снег, и черные старушки медленно брели в церковь. Сейчас перед нами, однако, была не старушка и не мокрый снег, а Антти и его крошечный «Датсун», — «салатно-зеленая любовница», как называл свою машину Антти по замечательному стихотворению Пера-Хакона Повалса.

Мы приехали в «Ваакуну» (гостиницу в Оулу), номера нашлись, вещи отнесли туда и разместились. А затем попутно отправились уже к Антти показать Эдуарда всей семье.

Когда это было сделано, началась программа для взрослых. В конце маршрута на такси ожидал «Кауппаклуби». Это был тогда еще закрытый ресторан клубного типа, куда члены все-таки могли приводить гостей. «Кауппаклуби» был знаменит своей соленой говядиной, и она действительно была хороша, мясо мягкое, как во Франции. Так как приготовление соленой говядины длилось довольно долго, порции нужно было заказывать заблаговременно. Все сделал Антти, он был умелым хозяином, этот вышколенный Ааро Коркеакиви, молодой директор типографии «Калева».

А я был самим собой, то есть веселым «поэтом Мякелей». И этот титул я с тех пор терпеливо носил почти доныне.

Чтобы Успенский получил какое-то представление о Финляндии, выпили для начала по рюмочке Koskenkorva, затем пива и вина. «Долой перхоть и зуд кожи на голове», — говорил Антти и поднимал бокал. Этому он научился у печатников из типографии «Калева». Я не смог перевести эту фразу и до сих пор еще не могу. Но Успенскому тост годился и на финском. Прибыла говядина, и ей отдали должное. И все время мне приходилось пытаться переводить остроты Антти, а если мне это удавалось, отвечать другими — языковыми завитушками Эдуарда. По крайней мере ресурс моей головы был выработан, она остановилась и закашлялась, словно засосавший бензина с водой автомобиль.

Меня спасло от нарастающих проблем перевода то, что по коридору прошла группа странных людей. Антти так и вцепился в них. Это были четверо колядников, которыми Оулу всегда гордился. Они выступали в каком-то кабинете и теперь направлялись домой.

Антти попросил их выступить и перед нами. Ребята согласились, получив деньги. Нашелся пустой коридор, в который метрдотель пообещал нас пустить. Действо, таким образом, могло начинаться. Успенский внимательно смотрел. Один из ряженых крутил звезду, а «царь Ирод» разъезжал на лошадях и на повозке. Присутствовали и один господин и царь из земли мавров.

Еще, попросил Антти. И заплатил. И ряженый опять стал крутить звезду.

Так прошел вечер, и начала накапливаться усталость, особенно на путника, прибывшего из самых дальних мест: он заснул посреди представления и даже позднее ничего о нем не помнил. Мы отвели Успенского в гостиницу, он остался в номере, и я пообещал разбудить его утром. Антти захотел еще в сауну, и в сауну к нему домой вдвоем мы и пошли, ведь время было еще детское, вечер только начинался.

1 ... 12 13 14 15 16 17 18 19 20 ... 96
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?