– Значит, вы не считаете, что Бастьен Моллар виновен в этих преступлениях?

– Я в этом абсолютно убежден. Мой первый аргумент появился, когда я ознакомился с картиной преступления. Бессмысленное жестокое убийство, совершенное ради удовольствия, причем над слабыми существами. Его было легче легкого свалить на нищего пьяницу, мозг которого постоянно одурманен винными парами. Этот мог бы убить от испуга, в пьяной драке; наконец, чтобы ограбить свою жертву, – и в любом случае удрал бы как можно скорее. Здесь же у меня не возникло впечатления, что убийство совершено кем-то неразумным, настолько хитро и расчетливо были нанесены эти ужасные раны. Насколько я понял, убийца детей прекрасно умел ладить с ними. К тому же он нападал только на маленьких беспризорников, прекрасно зная, что их никто не будет искать. Судебное разбирательство избрало самый легкий путь… Но каким идиотом надо быть, чтобы притащить окровавленные останки своей жертвы в город ранним утром, да еще на торговую улицу, где все просыпаются очень рано? Я не поверил в эти обвинения. Любой на его месте сделал бы это ночью, когда обитатели улицы спят за закрытыми ставнями.

– Все это разумно и очень убедительно. Однако я чувствую, что главная причина ваших сомнений в чем-то другом, – заметил Ардуин.

– Попрошайка появился в Ножане за два или три месяца до своего ареста. Однако дети начали пропадать двумя годами раньше.

– Разве это не удивило первого лейтенанта бальи Ножан-ле-Ротру?

– Ни капли. Бесполезно вам говорить, что в некоторых кварталах города по-прежнему неспокойно. Людей Ги де Тре осыпают упреками в бездействии и неумении. Без сомнения, вышеупомянутый лейтенант подумал, что если найти виновника, неважно, настоящего или нет, волнения хоть немного успокоятся. Как видите, это ни к чему хорошему не привело. Попрошайка был подвергнут пытке и повешен. Месяцем позже в одном из поселков была найдена маленькая девочка. Умерщвленная тем же кошмарным способом.

– Черт возьми!

– Недовольство населения уже переходит за опасную черту. Женщины открыто бранят и оскорбляют людей Ги де Тре. Дело дошло до того, что жители собираются отправить послание самому Жану II Бретонскому, а может быть, даже уже послали. По моим сведениям, в письме особое внимание уделяется недобросовестности Ги де Тре и его людей, особенно первого лейтенанта.

– Не думаю, чтобы мессира Бретонского заинтересовали эти преступные дела, потрясающие одно из его отдаленных владений, – заметил Ардуин.

– Он слишком занят в другом месте, – согласился бальи.

Венель-младший начал подчеркнуто незаинтересованным тоном:

– Перейдем к очевидному. Когда был повешен попрошайка?

– Примерно полгода назад.

– Убийство девочки произошло три или два месяца назад. А другие потом были?

– Не знаю; во всяком случае, мне не приходилось об этом слышать. Я встречался с бальи Ножан-ле-Ротру летом, перед самым днем Святого Якова[73]. Девочку нашли как раз за две недели до него[74].

– Сколько детей было убито таким же способом… ну хотя бы за год?

– Одиннадцать, не считая той девочки. Ну и, разумеется, тела некоторых детей так и не были обнаружены.

– Смерть Христова![75]

Помощник бальи принялся путаться, с трудом подбирая слова, и мэтр Правосудие почувствовал, что тот крайне смущен.

– Я… Я удержусь от такого… радикального уточнения, но мне кажется, что… что я ошибался. Я не знаю… По приказу Ги де Тре некий Антуан Мешод с помощью присяжной матроны[76]исследовал найденные тела. Все дети подверглись жестокому насилию, причем над мальчиками надругались противоестественным способом, после чего все они были кастрированы.

– Проклятье! Гореть ему в аду! – на одном дыхании выкрикнул Ардуин.

* * *

До этого момента вся история была ему довольно безразлична и очень далека. Он только и ждал, что удобного момента обратиться к де Тизану с какой-нибудь просьбой. Странное дело, палач, подвергший мучениям, убивший и лишивший мужественности стольких человек по приказу суда, не мог выносить и мысли о том, чтобы кто-то делал это ради удовольствия. То, что кто-то мог наслаждаться страданиями и стонами маленьких невинных детей, повергало его в ужасный гнев. Во всяком случае, осторожность, которой он решил придерживаться в разговоре с заместителем бальи, тонкая хитрая политика, чтобы добиться от него желаемого, – все это уступало необходимости раскрыть ужасное жестокое преступление.

Ардуин еще колебался, перед тем как задать вопрос, который буквально жег ему губы. Не сочтет ли помощник бальи это за дерзость? Даже если они так сердечно беседовали, исполнитель ни на мгновение не забывал, что в глазах всех Арно де Тизан всегда останется благородным господином, в то время как к нему, Ардуину, будут относиться как к болотной грязи. Сеньор бальи обращается к нему с такой вежливостью лишь потому, что палач по сути дела является узаконенным убийцей. Ну и, может быть, существует еще одна причина такого доверительного разговора. В конце концов, почему бы не позволить себе небольшую дерзость, раз уж в кои-то веки такая возможность у него появилась!

– Сеньор бальи, со всем моим почтением, я понимаю ваш интерес к этому Гарену Лафуа, потому что это убийство совершено в вашем судебном округе. Но какая вам забота до Ножан-ле-Ротру, попрошайки и несчастных маленьких жертв убийства? Дети ведь мрут легионами.

Ардуин заметил, каких усилий стоит Тизану сохранить невозмутимый вид. Взгляд его глаз орехового цвета заметно помрачнел, и палач, который столько знал о недрах человеческих душ, чистых и нечистых, понял, что тот собирается ему солгать или, во всяком случае, сказать полуправду.

– Я снова вынужден просить вас дать мне слово сохранить все в секрете.

– Я еще раз даю вам его. Клянусь честью. Да падет на меня вечный позор, если…

Слова Ардуина были прерваны стуком в дверь. Бернадина просунула голову в комнату и спросила:

– Хозяин, достаточно ли напитка? А может быть, подать еще пирожков?

– Все хорошо, благодарю.

Она покачала головой, прежде чем со стуком захлопнула за собой дверь. Ардуин воспользовался паузой, чтобы еще раз наполнить их стаканы, а затем снова уселся перед помощником бальи и спросил: