– Ш-ш-ш, я немного поиграю, расслабься, ― шепчет он, и ощущение такое, что он ― заклинатель, который всего несколькими словами и хриплым шепотом смог успокоить мои нервы.

Палец кружит и кружит, и неожиданно для себя я осознаю, что это приятно. А потом кончик проникает мне в попку, и я снова напрягаюсь, сжимая палец Финна.

– Тише, расслабь попку, ― говорит он, поглаживая меня второй рукой.

Как только мои мышцы снова расслабляются, Финн проталкивает палец глубже, и я стону. Это… необычно и неожиданно приятно. Я слегка вздрагиваю от напряжения и постоянного ожидания того, что Финн сейчас перейдет черту, но он этого не делает. Медленно скользит пальцем внутрь и наружу, слегка растягивая дырочку. Я выгибаю спину. Ощущения интенсивные, но мне хочется чувствовать все это еще острее. Финн пристраивает член у моего входа и медленно погружается, не вынимая палец из попки, и это… запредельно. У меня закатываются глаза от необычных и таких ярких ощущений.

Вначале Финн двигается медленно, позволяя мне привыкнуть к этому новому проникновению, потом он добавляет второй палец в моей попке, и, пока медленно растягивает ее, начинает врываться членом. Резко. Его движения порывистые, совсем не нежные, но в сочетании с мягким поглаживанием ануса создает такой контраст, от которого мои мысли туманятся. Я, кажется, злилась на него, запрещала ему кончать в меня. Но теперь мне наплевать на все это, потому что мне мало всего этого. Хочу больше, ярче, громче! Я начинаю резко подаваться назад, с пошлым шлепком встречая удары бедер Финна. Он впивается пальцами в мое бедро и рычит.

Я не улавливаю момент, когда меня накрывает самый яркий оргазм в моей жизни. Ощущений так много, что я потеряна в них. Я даже не могу понять, в какой момент мои пальцы оказались на клиторе и кружили там, пока я не взлетела. Стимуляция с трех сторон кажется одновременно перебором и как раз тем, что мне было нужно. Потому что оргазм оглушает. В один миг выключает все ощущения, кроме тех, которые касаются центров удовольствия. Я падаю на кровать, пытаясь собрать себя воедино, но у Финна другие планы. Он подхватывает меня за талию и ставит на четвереньки, два раза сильно шлепает по попке, отрезвляя меня, а потом с силой вколачивается. Быстро и энергично, рывками на всю длину. А я кричу, срывая голос, потому что, черт побери, это же невозможно выдержать! Он слишком большой для этой позы, я слишком переполнена ощущениями. Последний толчок ― и я, зависнув на краю всего на мгновение, кончаю со сдавленным хрипом, который резонирует с рыком, вырывающимся изо рта Финна. Остатками разума я понимаю, что он снова кончил внутри меня, но у меня уже нет сил ругаться с ним по этому поводу. Я сделаю это позже. Только вздремну недолго, а потом сразу начну выяснять отношения.

Мишель

Я несусь по газону, не разбирая дороги. Оказывается, человек может бесить сам себя. Финн теперь каждую ночь спит в моей ― нашей ― постели и каждую ночь занимается со мной сексом. Я столько раз давала себе обещания не подпускать его, но каждый раз, когда его руки оказываются на мне, уступаю. Ненавижу себя за эту слабость. За то, что не могу отказать Финну. За то, что так сильно люблю его, а он как двуликий Янус: днем суровый, жестокий, неприступный. А ночью снова перевоплощается в моего Финна. Того, который не просто обнимает меня, ласкает. А того, от которого я буквально чувствую исходящие от него вибрации глубоких, сильных чувств, направленных на меня. Что это, если не лицемерие? Если днем он разговаривает со мной так, словно я ― надоевшая, навязанная ему девица, от которой он и рад бы избавиться, но обстоятельства не позволяют. И этот эмоциональный контрастный душ так сильно выматывает, что я едва могу удерживать себя в сознании.

Мне привезли ноутбук и камеру. Последняя совсем бесполезна в этих условиях, так что все, что я могу сделать ― это сбросить с нее фотографии и обрабатывать их, только бы не сойти с ума в этом доме. Я этим и занималась ровно до того момента, пока в одной из папок не нашла снимок Финна с Малом. Они о чем-то разговаривали на заднем дворе их родителей, и смеялись, удерживая в руках по бутылке пива. Мой взгляд завис на том, как они его держали. Рука Малоуна уверенно обхватывала саму бутылку, Финн же держал всего несколькими пальцами за горлышко. С одной стороны, такая хватка казалась беспечной. А с другой, если присмотреться, она выглядела мужественнее, чем то, как свою бутылку держал Мал. Как будто Финн был на сто процентов уверен в каждом своем действии. И как я раньше не замечала? Он ведь действительно никогда в себе не сомневался. Всегда был уверен в принятом решении. Какого черта я вообще так зациклилась на том, как они держали эти бутылки? Наверное, я снова начала сравнивать братьев между собой, и давно забытое чувство вины накрыло меня. Потому что Малоун в моих глазах все больше проигрывал Финну. Он был… мягче, пугливее. С ним я не чувствовала себя в такой безопасности.

Именно из-за таких мыслей я и выбежала из дома, как будто пыталась скрыться от своего ноутбука и снимков на нем. А заодно и от самой себя. Я несусь по мягкому газону, практически по щиколотки утопая в мягкой траве. Бегу к забору. Непонятно пока, зачем, но я это делаю. Слава Богу, охранники не останавливают меня у дома, а те, которые у ворот находятся намного дальше. Я задыхаюсь от мнимого чувства свободы. Потому что никто не сопровождает меня, не спрашивает ежеминутно, надо ли мне что-то, или, как Финн, не сверлит меня тяжелым взглядом.

На днях Кали сказала, что мне очень повезло с мужем. Он чуть ли не единственный в своем роде. О’Салливан, оказывается, любил бить свою жену, когда был особенно зол. И его помощники не гнушались физическими способами «воспитания» своих женщин. Почему же Финн не такой? Наверное, со временем и он огрубеет настолько, что перестанет разделять чувства и «работу». Мне, может быть, стоило готовиться к тому, чтобы давать ему отпор. Хотя как я могла дать отпор мужчине, которые в пару раз больше меня, непонятно. Не хочу об этом думать. Не могу пока представить себе, чтобы Финн стал жестоким настолько, чтобы перестать видеть во мне женщину и начать видеть только объект. Средство достижения цели. Для удовлетворения естественных потребностей и продолжения рода.

Я добегаю до забора и прислоняюсь спиной к толстым веткам плюща, которые так щедро оплетают кирпичную кладку. Я даже и не знала, что забор не железный. Я сверлю взглядом стоящий вдали дом, который так люто ненавижу. Вот здесь, у ограждения, я наконец дышу полной грудью пускай часто и тяжело из-за бега, но я наконец дышу. Знаю, что это иллюзия свободы, но я позволяю себе пару минут ею упиваться.

Вдруг я слышу, как за забором хлопает дверца машины, а потом шуршание колес. Не задумываясь о том, зачем мне это надо, я хватаюсь за толстые ветки и начинаю подниматься вверх по лиане. Обдираю себе ладони, сползаю, но все равно рвусь наверх. Меня как будто что-то подталкивает туда. Словно там, за забором, происходит нечто очень важное, что я должна увидеть. Я не могу подняться на самый верх, потому что верхушка забора увенчана колючей проволокой. Я предполагаю, что она даже под электричеством, но решаю не проверять теорию. Подтягиваюсь еще немного выше и, нахмурившись, рассматриваю представшую передо мной сцену.