«Надо будет теперь выбрать в каждой армии по богатырю, и пусть они в честном кулачном бою до первой крови решают судьбу Европы», – грустно усмехнулся Кузниц.

– Сидишь, солдатик? – Кузниц обернулся и увидел капитана Гонту – капитан был человек простой и ко всем обращался на «ты».

– Здравия желаю, товарищ капитан! – Кузниц встал и отсалютовал на английский манер, что было нарушением устава, но уж больно ему нравился этот лихой жест.

– Сиди-сиди, лейтенант. Вольно, – сказал Гонта, сел рядом и спросил: – А где же твои «бойцы невиданного фронта»? – «Невиданный фронт» надо было понимать как шутку, и Кузниц вежливо улыбнулся и ответил:

– Их полковник засадил за отчеты, а я свой уже написал.

– А кому ты отчеты пишешь, этому пижону из IAO? – спросил капитан Гонта и хитро прищурился.

«Дался им этот Эджби, – подумал Кузниц, – но мне скрывать нечего», – и ответил:

– Я ему устно докладываю.

– Вот как? – Гонта удивленно посмотрел на него.

– Ну да, – продолжил Кузниц, – докладываю, где новый бар открылся и где кофе лучше готовят – мы с ним большие любители кофе.

– Все шутишь, лейтенант, – сказал Гонта. – Ну смотри – твое дело. Но не забывай, что ты все-таки гражданин Украины, хотя и грек, или кто ты там?

– Немец, – ответил Кузниц, но Гонта уже его не слушал. Он встал и, переваливаясь на кривых ногах, пошел в сторону штаба.

На ходу он сверлил взглядом солдат, развалившихся на скамейках, явно ожидая, что они будут отдавать ему честь, но воины Ее Величества чужих офицеров, особенно из Supporting Force,[30]не жаловали, и никто из них не обращал на него ни малейшего внимания.

У выхода из Сада Гонта вдруг остановился, и Кузниц наконец-то понял, что его насторожило во внешности капитана, насторожило сразу, как только тот повернулся спиной, но понял он это только сейчас, когда Гонта остановился, – на спине капитана, ниже левой лопатки, виднелось большое черное пятно.

«Так это ж в него попали!» – ужаснулся Кузниц. Если бы не превратилось оружие в лазерные игрушки, лежал бы уже капитан в госпитальном морге – как раз напротив сердца было пятно. «Так значит, он участвовал в контрнаступлении на остров Гоцо, – подумал Кузниц, и тут ему в голову пришла странная мысль: – А может, он уже мертвец, живой труп, зомби, так сказать; может быть, все, в кого попали лазерные лучи, тоже как-то переродились и теперь ими управляет тот, кто творит эти чудесные превращения?».

Но думать дальше было некогда, он посмотрел на часы и заторопился к выходу – до встречи с Эджби оставалось всего полчаса и надо было еще зайти в штаб, доложиться.

На встречу с Эджби Кузниц опоздал на пятнадцать минут, Ярошенко поймал его у входа в штаб, затащил к себе и заставил перевести последний приказ командующего Силами Коалиции на Мальте. Собственно, не весь приказ – остальное Ярошенко интересовало не очень, – а только то, что касалось их украинского отряда.

В приказе отряду предписывалось в трехдневный срок покинуть зону боевых действий и отбыть на родину, «согласно договоренностям, достигнутым между правительством Украины и правительствами стран коалиции».

Эти самые «договоренности» неожиданно стали причиной небольшого филологического диспута. Ярошенко прочитал перевод, ничего не сказал по поводу содержания – видимо, все уже знал, – зато заметил сварливо:

– Надо писать «согласно договоренностей», лейтенант, а еще университет закончили.

– Я университетов не кончал, – ответил Кузниц, – иняз военный всего лишь, а писать надо «согласно договоренностям».

– Кто сказал?

– В словаре так, и вообще так принято.

– В армии свой язык! – отрезал Ярошенко, завершая диспут, и добавил: – Этот приказ пока тайна, – он показал на гриф «High ranking officers eyes only»,[31]– так что, смотрите, никому ни слова.

– Конечно, – заверил его Кузниц, – я же понимаю – подписку давал. «Вот и закончилась моя война, – подумал он при этом, – Инга будет рада», – и был отпущен на два часа, до сеанса связи с Украиной.

Эджби ждал его в итальянском кафе «Джино Маргарино». Он сидел за столиком в углу, и перед ним уже стояла чашка «экспрессо», который был в этом кафе особенно крепким и ароматным. На эту кондитерскую они с Эджби набрели случайно, гуляя по улице Республики – главной улице столицы Островов, и с тех пор стали здесь встречаться. Кофе был тут особенно хорош, и военные сюда забредали редко.

– Привет, – сказал Эджби и посмотрел на свой «Роллекс», – ты, кажется, немного опоздал.

Хотя англичане, как известно, и собаку на «вы» называют, все же Кузницу казалось, что они с Эджби уже на «ты».

– Привет, – ответил он, – извини, Абдул, полковник задержал. Сам понимаешь, служба.

– Это по поводу вашего отъезда? – спросил Эджби, но в его вопросе прозвучала скорее утвердительная интонация.

– Вы, похоже, все приказы знаете раньше, чем их издают, – усмехнулся Кузниц.

– Кое-что мы действительно знаем – работа такая, – Эджби отхлебнул кофе. – Вас завтра отправляют специальным транспортом опять через Крит, весь ваш отряд и поляков тоже.

– Завтра? – удивился Кузниц. – А почему такая спешка? Я думал, через пару дней – нам ведь еще наши с тобой дела закончить надо.

– Арабы протестуют, говорят, что отряд нарушает нейтралитет Украины, – грозятся войну объявить.

– При чем тут нейтралитет? Мы ведь добровольцы, – возразил Кузниц и спросил: – А наши дела как, с мальтийцем этим? Ты мой отчет читал? У них целая сеть тут.

– Читал, – ответил Эджби, – про сеть мы и раньше знали, только место их явки нам было не известно. Теперь знаем, благодаря тебе. А от дальнейшего участия в этой операции ты отстранен в связи с передислокацией, так сказать.

Кузниц молча кивнул.

Что тут можно сказать? И так все ясно: в связи с передислокацией. «Приказ есть приказ, черное есть черное, а белое, соответственно, белое – суровые факты жизни, – грустно подумал он, а потом одернул себя, – чем я, собственно, недоволен? Домой что ли не хочу?» Но не все было так просто. Тут он вспомнил, что еще не заказал кофе, подозвал официанта и попросил:

– Uno expresso, per favore.[32]

Официант улыбнулся, оценив далеко не совершенный итальянский Кузница, и сказал по-английски:

– Одну минуту, сэр!

Они одновременно, будто по команде, закурили – Эджби свою пижонскую сигарилью, а Кузниц – местную сигарету без фильтра, и сидели так молча, уставившись на фотографию Черчилля на позициях, висевшую над столиком, – дань итальянского хозяина кафе истории Островов.