Разве непонятно, что он не звонит потому что не хочет, что их 'последнее' свидание уже было, что объяснения ничего не дадут, что не надо его загонять в угол, не надо заставлять его действительно им говорить, что … все, он остыл, 'накушался', что больше ее не хочет, что у него теперь другая, или не другая, но это неважно, что она ему просто элементарно надоела … он не хотел этого говорить девушке, она не заслуживала таких слов. С Гришиной точки зрения, делать ничего было не надо, надо было просто не доставать, достойно отойти. Зачем девушкам всегда были нужны объяснения необъяснимого? Зачем они всегда плакали и спрашивали 'почему?' Да ‘непочему’.

У него еще были свежи воспоминания о медичке Люсе. Неземная бесшабашная любовь, поездка в лагерь мединститута. Они там с Валерой просто замечательно отдохнули, развлеклись. И Люська в модном купальнике, с выгоревшей челкой, ночные купания. А потом осень. Люська почему-то решила, что он 'ее', что она имеет на него права. Он был занят, по несколько дней не звонил, а потом слышал в трубке ее недовольный голос, он должен был отчитываться 'где был, что делал, почему не звонил …'. Ничего себе. Гриша стал звонить еще реже, не звонил даже, когда мог. Люся все еще была ему желанна, классная девчонка, он бы с ней еще долго встречался, приводил в компанию … но она к сожалению начала садиться на голову, он был перед ней кругом виноват и с этим надо было кончать. Он ей так и сказал по телефону, что … 'нам, надо друг от друга временно отдохнуть, так, мол, у всех бывает'. А потом … Что тут началось! И 'давай встретимся, и что случилось, и знаменитое 'почему'. Люська стала звонить ему сама. И вот наступает тот самый последний раз, которого он так боялся.

Вот они сидят на лавочке в Александровском садике, золотая осень, поздний октябрь. Она ему что-то долго говорит, Гриша почти не слушает, и украдкой смотрит на часы. Ну, что за пытка! Она плачет, он ей дает носовой платок. До сих пор Гриша помнил, как она ему тогда горячечно повторяла 'я люблю тебя, я люблю тебя … '. Как это было ужасно. Что он мог сделать? Неужели она не могла сдержаться? Она идет к метро, а он остается сидеть на этой проклятой лавке еще долго, облокотив голову о жесткую спинку. Нельзя этого допускать. Гриша охранял свой душевный покой, и каждый раз, закручивая неземную любовь, уныло думал о конце. Умение изящно расстаться с девушкой – это был высший пилотаж и этому стоило учиться.

Мало ли у него было замечательных романов, но ему и в голову не приходило принимать их за любовь. Он, кстати, никогда девушке и не говорил о любви. Зачем принимать желание за такие высокие чувства. Это было неправильно. Гриша знал, что девчонкам всегда приятно слышать о любви, он ждали его признаний… но не получали. Редко кто не спрашивал 'а ты меня любишь?' Гриша уклонялся от ответа, но вопрос его раздражал и девушка, задавая его, начинала все для него портить. Любовь, любовь … женщины были на этом помешаны. Любая девушка, которая интересовалась, любит ли он ее, начинала казаться жалкой и это было началом конца, который обязательно скоро наступал.

Гриша попытался вспомнить, а были ли девушки, которых он любил, но они бросали его? Были … но разница между ним и большинством женщин как раз и была в том, что он рубил моментально, не был способен унижаться и выяснять отношения. Больше того, если он видел, что 'что-то не так', он предвосхищал события, избегал сцен. Да и объяснения ему были не нужны. Стал 'лишним' , она его не ценит… этого было достаточно. Неважно почему. Пару раз в его жизни были девушки, которые создавали в нём комплексы. Такие, оказывается, и у Валеры были. Он шел на свидание, которое заканчивалось перепихоном, который представлялся Грише совершенно замечательным, а потом … всё … как отрезало. Он чувствовал себя разохотившимся, на взводе, звонил ей, полностью уверенный, что она сидит и ждет его звонка, но девушка не подходила к телефону, потом брала трубку и плела какие-то небылицы, не слишком заботясь об их достоверности. В общем все ограничивалось одним разом. Она его использовала и выбрасывала, как мокрый презерватив. Почему? Не понравился? Не соответствовал? Что-то было не так? Но что? Она вела себя, как он мог бы себя вести, и это было невероятно неприятно, хотя … попереживав несколько дней, Гриша о ней забывал, не желая верить, что он мог не понравиться. Не может быть. Там, скорее всего, было что-то другое … и черт с ней. Может быть он не слишком мучался, так как ему тогда не приходило в голову, что он 'какой-то не такой … вот его и не любят'. Комплексы пришли, только гораздо позже. Скорее всего он просто не любил тогда никого. Разве что Машу?

А тогда его страхи оказались напрасными. Маша не звонила. Странно. Гриша уже и сам не понимал, рад он был этому, или нет. С одной стороны он вроде сам хотел, чтобы не 'доставала', но с другой … как же так? Она, что, его из головы выкинула? Ну как это? Ну, было такое с ним раньше, но … Маша? Невероятно. Сам он тоже ей не звонил, хотя и понимал, что чем больше времени проходит, тем труднее будет 'вступить в ту же воду'. Недели через две он рассказал о своих сомнениях Валере:

– Валер, помнишь Машку?

– Какую Машку? Не помню. Из мединститута, с Пироговки, медсестру? Эту что ль?

– Да, нет. Та была Люся. Машку, с которой мы в спектакле играли. Мы с ней потом ушли … помнишь?

– А … ну помню. Симпатичная девочка. И что? Что там произошло? Ты же говорил, что она … девочка, и что ты … и что дальше? Не знаешь, как от нее отделаться? Так? Ну давай ее с Жекой познакомим. Хочешь? Помочь тебе соскочить?

– Нет, Валер, я её ни разу с тех пор не видел. Понимаешь?

– Нет, Гриш, не понимаю. Не хотел – вот и не видел. В чем проблема-то?

– Не знаю. Сам не знаю.

– Постой … что-то ты не договариваешь. Она не хочет? … Ты влюбился, так? Что ты мне сказать-то хочешь? Говори уже …

– Она не звонит и я не звоню … Что ты сразу 'влюбился'? Не