Водительская дверь была незаперта. Он пролез внутрь, отодвинул сиденье. Он не особо разбирался в машинах. Возможно, это вообще не ее машина. Но тем не менее Майкл вставил ключ в замок зажигания, повернул — и машина сразу завелась. Чудеса, подумал он. Волшебство. Миг удачи. Может, она ее промочила и подсос забарахлил. Что-то в этом роде. А может, двигатель перегрелся. Она сказала, что вела машину всю ночь. Он поехал обратно, репетируя про себя, как сообщит ей новость. Я пару раз повернул ключ, и она завелась как миленькая. Я подкрутил кое-что, и теперь с ней все в порядке. Вообще-то я не большой знаток, но кое-что понимаю и думаю, теперь она будет послушна, как ягненок.

«Послушна, как ягненок»! Майкл по-прежнему сидел за столом, то откидываясь на спинку, то наклоняясь вперед, то ерзая на стуле. Ева и Астрид были на кухне и о чем-то спорили. Она до сих пор не спустилась вниз. Но спустится вот-вот. А ведь все верно, подумал он. Ягнята и правда послушны. В этом нет ни капли клеветы. Чистый и ясный факт. Ягнята отличаются особой послушностью.

Что касается Филиппы, то сразу после первого поцелуя она запустила руки ему в брюки и погладила яички. Девушка была с амбициями. Начнем с самого начала, сказал он, расстегивая ей блузку. Замечательный стартовый пункт. Пока она расстегивала ему брюки и вынимала его хозяйство, он пытался объяснить, ей что это иносказание. Но она искренне не понимала, что он хочет сказать. А-а, как в том старом фильме, сказала она и сжала его так, что дыхание перехватило.

Все это было неприятно; раздевая ее, он ощущал, что его использовали, даже надули, — он вообще-то любил читать девушкам небольшие лекции об «агапе» и «эросе». Он хотел смущенно признаться, как любовался ею на семинаре, когда она говорили то-то и то-то. (Он был готов — но этого не понадобилось — привести случай, когда Филиппа сказала, что Шарлотта Бронте была Эмилией Бронте на валиуме.) Он любил описывать, как он мерил шагами кабинет, в мыслях разброд, бессонные ночи до рассвета, ибо высказанное ею остроумное и точное замечание помогло ему осознать — вдруг, как гром среди ясного неба, — что он хочет одного: сгрести ее в охапку и заняться с ней любовью здесь и сейчас, забыв про все, прямо перед всем классом. Любил он выпалить что-то в этом роде как бы в запале и опуститься на стул — не на свой, что у стола, а на один из свободных, и, как бы вдруг устыдившись своей откровенности, покачать головой, глаза долу. Затем пауза. Затем — взгляд на нее, с любопытством. Помнится, одну (Кёрсти? Да, Кёрсти Андерсон, выпуск 1998 года) он соблазнил на счет раз; он не сомневался в успехе. Он процитировал ей отрывок из Сапфо, Я покорен красотой молодой, а потом тихо произнес: да я сам — лесбиянка. Не смейся! Я чувствую в себе женственное начало, моя душа без сомнения anima и самое главное — меня непреодолимо тянет к девушкам и женщинам. (Кажется, сейчас она работает на Би-би-си.) Раньше они больше ценили такой подход; он цитировал писательниц вроде Лилиан Хелман, Алис Уокер — писательниц, чья слава уже явно уходила в прошлое. Диссертация юной Филиппы Нотт по Совр. Амер. Лит.: «Выборы американского жиголо: образы власти в романах Филиппа Рота». По дороге, в поезде он представлял, как деликатно скажет ей — еще не дотронувшись (если она позволит ее тронуть) — что она уже сдала экзамен. «А у Пиппы "автомат"», тихо прошепчет он ей на ушко: остроумно и к месту. Но, оказалось, девушка сама принесла презерватив и сама надела на него, приперев спиной к столу, и он почувствовал себя беспомощным, словно на осмотре у врача.

Десять лет назад все это было романтично, вдохновляло и наполняло силой (Харриет, Иланна, и та, со стрижкой «паж», имя которой не задержалось в его памяти, хотя она до сих пор присылает открытки на Рождество). Даже пять лет назад все было неплохо (взять ту же Кёрсти Андерсон). А теперь он, Майкл Смарт, лежа на полу своего кабинета в обществе двадцатилетней Филиппы Нотт, которая раскачивалась на нем верхом с открытыми глазами, беспокоился о своей спине. Сам он закрыл глаза. Как грустно, подумал он, что актриса Дженнифер Билз, которую он пару месяцев назад случайно видел в ночной передаче по какому-то из бесчисленных каналов, которые ловились у них дома, явно сделала пластическую операцию и стала похожа на всех этих голливудских теток.

Майкл видел некрашеную поверхность изнутри своего стола. Пожалуй, с Филиппой Нотт он оплошал. Может быть, стоило предпочесть ту рыженькую скромницу, как же ее, Рейчел, она была из Йоркшира, писала стихи, да и тема ее диссертации обнадеживала: «Значение искренности авторского голоса в послевоенной литературе английского работчего класса». Может, она была бы более чувственна? Не то что эта стервочка. С другой стороны. В этом есть своя прелесть. Все мысли как ветром сдуло. Он кончил.

Когда он пришел в себя, а Филиппа слезла с него, встала и начала приводить себя в порядок, он, к своему удивлению, вспомнил Ашенбаха из «Смерти в Венеции»,[21]момент, когда тот с удовлетворением предвкушает, что этот нежный красавчик наверняка умрет в юности. Она проверила мобильный. Пропущенное сообщение. Потом причесалась и подправила макияж в ручном зеркальце, которое пристроила на одной из полок, рядом со словарями. Он тоже встал, спиной к ней, заправил рубашку в брюки, застегнул ремень, провел рукой по стрелкам. Он ее сейчас отымел или она его? Преподаватель трахнул студентку. Студентка трахнула препода. Он заговорил, потому что Филиппа Нотт наполнила помещение звуками возни. В английском языке порядок слов имеет решающее значение, говорил он, в отличие от многих других языков, в частности немецкого, где субъект и объект различаются формой женского/мужского артикля. В английском как-то не сложилось с морфологией, он потерял зачатки морфологической системы в среднеанглийский период.[22]Несгибаемый язык, ха-ха, сказал он, заворачивая использованный презерватив в лист формата А4 из стопки не пригодившихся студентам распечаток Йейтса. Любовь — сплошное наказанье, успел он прочесть внизу страницы. Строфа из раннего стихотворения, до «Ответственности»,[23]Йейтс еще совсем молод. Стареющий поэт все пытался реанимировать свою заржавевшую вирильность. Эх, Йейтс, старая мартышка. Филиппа тем временем говорила о своих результатах и итоговых оценках. Я просто молодец, сказала она. Мне Жюстин сказала. Я правда ужасно рада. У меня намечается почти отлично по Шекспиру, отлично по Викторианской эпохе и… На Майкла вдруг навалилось изнеможение. Закончив, она уселась на свое обычное место, третий стул от стола, достала из сумки ручку, лист бумаги и пачку ярких обложек Филиппа Рота. Сидит и ждет. Ты уж прости, сказал ей доктор Смарт. К сожалению, придется перенести это на другой раз, Филиппа. У меня на сегодня еще назначены встречи.

Ладно, — просто сказала она и полезла в сумку за ежедневником.

Когда она ушла, Майкл взглянул на часы. Два часа двадцать четыре минуты. Он подошел к окну и стоял там минут десять, глядя на пустынный внутренний двор — никого, кирпич к кирпичику. Вообще-то двор ему нравился. Казался полным загадочности. Но сегодня это пространство было до отвращения никчемным.