Эти новации означали конец единства религии и управления в объединенных для жертвоприношений общностях, формировавших город-государство. Менее твердой стала и независимость кланов, сохранявших за собой важные позиции в государстве. Возникновение кодекса письменно зафиксированных законов влекло за собой разделение функций управления и религии и отдаление друг от друга этих сфер деятельности человека. К тому же разграничение непознаваемого пути Неба и познаваемого пути человека означало отделение религии от знания. В действительности каждую новую социальную тенденцию, проявившуюся в этот век достойных министров, можно истолковать как проявление просветительского лейтмотива. Хотя этому лейтмотиву не суждено было развиться, эти годы были свидетелями того, как родилось понимание человеческой природы.

Как я показал раньше, период жизни Конфуция до тридцати лет – то есть годы учения, когда формировалась его мысль, – точно совпал со временем деятельности Цзы Чаня, представителя «управления достойных министров». В биографии Конфуция в «Исторических записках» отражена традиция, согласно которой в юности он получил от правителя Лу повозку и лошадей и отправился в путешествие на запад, в столицу Чжоу (которая находилась на месте современного Лояна), чтобы встретиться там с Лао-цзы, своим предшественником в философии, и расспросить его о ритуале. Если бы это было правдой, у Конфуция могла бы быть возможность встретиться с Цзы Чанем, поскольку княжество Чжэн лежало по пути в Лоян. Но даосизм развился позже конфуцианства, кроме того, существуют сомнения и в историчности его предполагаемого основателя – Лао-цзы. Эта история вряд ли состоятельна; она представляет собой просто попытку связать Конфуция с Лао-цзы. Посещение Конфуцием в возрасте тридцати шести лет государства Ци, по-видимому, было его первым путешествием за пределы Лу. В таком случае получается, что у него не было возможности лицом к лицу встретиться с Цзы Чанем (следует помнить, что он умер, когда Конфуцию был тридцать один год).

Конфуций явился в Ци в расцвете лет, и, хотя неизвестно точно, сколько времени он там провел, он все же оставался в Ци некоторое время. Существует свидетельство о том, что во время своего пребывания там он был принят правителем Ци, Цзин-гуном, с которым говорил об отношениях между князем и подданными. Диалог зафиксирован в так называемых «Поздних изречениях» – в той части «Изречений», которая была составлена в более позднее время. Поэтому существуют серьезные сомнения относительно того, точно ли была записана эта беседа.[1] Тогда Конфуций был всего лишь безвестным сыном впавшего в бедность воина, поэтому не кажется вероятным, чтобы ему именно в тот раз позволили говорить с Цзин-гуном. Кроме того, похоже, что в тот раз он не встречался и с Янь-цзы, первым министром княжества Ци, хотя, по-видимому, часто слышал об этом популярном государственном деятеле. Так, в «Изречениях» записано утверждение Конфуция: «Янь Пинчжун (то есть Янь-цзы) хорошо знал, как заводить друзей, и, сколько бы ни продолжалось знакомство, он выказывал ту же степень уважения». Позже, заняв высокую должность министра юстиции (да сыкоу), Конфуций сопровождал правителя Лу, Дин-гуна, на встречу с циским Цзин-гуном. В ходе встречи он разгадал уловку Ци с танцами вооруженных восточных варваров, целью которых было устрашение лусцев, и сделал суровый выговор Цзин-гуну и его первому министру Янь-цзы. (Эту историю рассказывают все три комментария к «Чуньцю».) Повествование кажется несколько преувеличенным, но Янь-цзы, хоть и был предшественником Конфуция, видимо, пережил Цзы Чаня и, пожалуй, действительно мог встретиться с Конфуцием после того, как последний стал чиновником в Лу.

Существует множество пассажей в «Изречениях», где Конфуций высказывает суждения об известных государственных деятелях периода Чуньцю. Среди них есть четыре упоминания о достижениях Гуань Чжуна, министра циского Хуань-гуна, сплотившего государства центральной равнины и образовавшего северную коалицию для обороны от набегов варварских племен. Следующий по числу упоминаний – Цзы Чань, о котором говорится трижды. Благодеяния Гуань Чжуна, совершенные им в помощь цискому Хуань-гуну, Конфуций описывал так: «Если бы не было Гуань Чжуна, мы бы сейчас ходили с распущенными волосами и запахивали одежды налево; вплоть до нынешнего дня люди пользуются его благодеяниями». Это значило, что, если бы Гуань Чжун не организовал защиту против варваров, народ Китая, несомненно, причесывался и одевался бы, как варвары. Есть и рассуждения о Цзы Чане. Во фрагменте, относящемся к цискому Гуань Чжуну, Цзы Си, первому министру государства Чу, и Цзы Чаню, говорится: «Некто спросил о Цзы Чане, и учитель ответил: «Он был добрым человеком». На вопрос о Цзы Си он отвечал: «О! Тот человек!», а на вопрос о Гуань Чжуне отвечал: «Он был таким человеком, что, когда он отнял город Пянь с тремя сотнями дворов у семьи Бо, хотя главе этой семьи пришлось есть грубую пищу и жить в бедности, он не сказал ни слова о том, что обижен». Конфуций отказывается говорить о Цзы Си, потому что не хочет упоминать его в такой компании, хотя Цзы Чаня он считает возможным поставить рядом с Гуань Чжуном. В то время как первого отличало сочувствие к людям, Конфуций настаивает, что, хотя Гуань Чжун и проявлял суровость по отношению к другим, его величие было таково, что они молча соглашались с таким обращением и до самой смерти не жаловались на него. Цзы Чань не так значителен, как Гуань Чжун, хотя его достоинства и позволяют упомянуть его рядом с ним. Очевидно, Конфуций очень уважал Цзы Чаня как своего предшественника.

Кроме того, Конфуций унаследовал дух периода управления мудрых и достойных министров, воплощенный в Цзы Чане, которого он, бесспорно, уважал. Теперь следует задаться вопросом, что именно унаследовал Конфуций из более раннего периода и каким образом он развивал воспринятое им. Более близкое рассмотрение разных социальных условий, в которых жили Цзы Чань и Конфуций, сущностно важно для истолкования критики последним эпохи «мудрых министров» и для уточнения того, как шла выработка его собственной позиции в результате этой критики.

Цзы Чань происходил из княжеской семьи, относившейся к группе «Семи My», которая вела свой род от чжэнского правителя Му-гуна. Хотя его род был относительно слабым, Цзы Чань все же был сыном аристократа и родился в семье достаточно выдающейся, чтобы получить подготовку к высокой должности. А предки Конфуция происходили из княжеского рода государства Сун, если это не преувеличение, но вскоре оставили родину, и, за четыре поколения до Конфуция переселившись в Лу, семья многое потеряла в своем социальном положении. После переезда в Лу семья Кун продолжала переезжать с места на место в сельских районах. Конфуций был всего лишь сыном сельского служилого – Шулян Хэ, военные подвиги которого обеспечили ему некоторую известность в Лу. Цзы Чань, напротив, происходил из хорошей семьи, получил аристократическое воспитание, основанное на длительной традиции. Какое впечатление должно было это произвести на Конфуция, сына обедневшего воина, родившегося в бедном и холодном доме, обремененного необходимостью зарабатывать себе на хлеб тяжелым трудом и всю свою молодость прилагавшего отчаянные усилия, чтобы получить знания?