Сам Конфуций не считал взаимность легкодостижимой. Таким образом, традицию пятнадцатой главы «Изречений», в которой сам Конфуций разъясняет сущность взаимности Цзы Гуну, следует считать добавлением того периода, когда стала популярной интерпретация человечности в терминах верности и взаимности (ее придерживались, например, Цзы Гун и Цзэн-цзы). Определение человечности как верности и взаимности не могло быть в отчетливом или определенном виде выведено из слов самого Конфуция: поэтому мы предполагаем, что оно идет от учеников, например от Цзы Гуна.

Конфуций считал, что благородный муж, чье сознание направлено на достижение человечности, должен освободиться от узкой и давящей среды местного деревенского сообщества и получить возможность независимо идти к ее реализации. Он говорил о практике человечности: «Находясь дома, быть осмотрительным, занимаясь делами – почтительным, общаясь с людьми – верным; даже прибыв к варварам, нельзя отказываться от этого». Следовательно, практика человечности не должна рассматриваться как что-то далекое, необходимое для абстрактного человечества; она должна проистекать из благоразумия и осмотрительности в словах и поступках, в отношениях с семьей, родственниками и друзьями по деревне – то есть с людьми, с которыми ты ежедневно контактируешь.

Для Конфуция пробуждение самосознания человека в обществе начинается с восприятия человека в качестве единицы в узком семейном кругу, расширяется до представления о человеке как единице среди своих родственников, затем – в деревне и в конце концов переходит все разделяющие народы связи. На этом уровне человек осознает себя членом мирового сообщества. Тем не менее, хотя это пробуждение самосознания человека как члена общества вообще было предельной целью и могло существовать в качестве возвышенного идеала, оно все же казалось чем-то нереализованным в той степени, в которой касалось повседневной нравственной практики. Поэтому представление о человечности как о пробуждении человека к бытию в обществе так и не было сформулировано Конфуцием четко и недвусмысленно. Ученики интуитивно схватывали какие-то аспекты этого значения слова «человечность». Некоторые из них попытались уточнить вопрос у наставника, но не добились ясного ответа. И впоследствии их очень беспокоила вечная проблема определения человечности и собственная неспособность найти для нее какое-нибудь определенное решение.

По мнению Конфуция, Цзы Чань был глубоко милосерден. Как государственный деятель он всегда был внимателен к простому народу в Чжэн, что, верно, объяснялось присущей ему человечностью (осознанием себя членом общества). Цзы Чань был из тех, кто допускал свободное обсуждение своей политики в местных деревенских школах; великодушный государственный деятель, он признавал право на свободу слова. Тем не менее, не мог мириться с вмешательством простого народа лишь в одной сфере – в решениях, влиявших на важные внешнеполитические дела, поскольку считал, что «мелкого человека» опрометчивость увлекает к действиям, приносящим несчастья, и, инстинктивно стремясь прославиться, он теряет из виду интересы государства в целом. Таким образом, проявляя достаточную привязанность к народу Чжэн, Цзы Чань все же считал, что только благородный муж – аристократ – вправе высказываться по поводу государственных дел. Когда речь заходила о благоразумии, он не в состоянии был избавиться от предрассудка вельможи, согласно которому он, в противоположность простому человеку, обладал некоторым врожденным превосходством.

На этот счет Конфуций высказался так: «Благородный муж осведомлен в долге, мелкий человек – в выгоде». Здесь проведенное между благородным мужем и мелким человеком различие опирается на обладание нравственным чутьем или на его недостаток – или, опять же, на пробуждение к социальному бытию или на его отсутствие. Различие состоит именно в нравственном чутье, а не в какой-либо мыслительной способности (это ее присутствие или отсутствие обусловливают врожденные данные). Утверждение Конфуция «Только очень мудрых и очень глупых нельзя изменить», как кажется, свидетельствует о том, что он признавал факт врожденного различия умственных способностей. Однако он также заявлял: «Я не встречал еще человека, чьих сил было бы недостаточно, чтобы весь день посвятить себя человечности», а это означает, что человечности при желании может добиться любой. Эта же мысль сквозит в словах «Люди по природе сходны, а по привычкам различны»: мы видим, что, по мнению Конфуция, моральное чутье – общечеловеческое врожденное качество, у разных людей оно отличается совсем незначительно. Какие-то различия в их нравственном сознании развиваются лишь в процессе воспитания.

Цзы Чань считал, что разница между благородным мужем и мелким человеком состоит во врожденной способности суждения: ею, в отличие от народных масс, наделен благородный муж. Напротив, Конфуций полагал, что разница состоит в моральном чутье и возникает в процессе воспитания. Вполне возможно, что это расхождение объяснялось разным общественным положением прирожденного аристократа и представителя недавно образованного класса служилых. Конфуций сказал: «Благородный муж верен добродетели, мелкий человек верен земле». Это значит, что в то время, как народ всю свою жизнь привязан к родной для него старой деревенской общине, благородный муж должен расстаться с ее узостью и ограниченностью и перейти к политической деятельности, общаясь с просвещенными государственными деятелями.

То же значат и слова: «Если служилый привязан к праздной жизни, его не стоит называть служилым»; только здесь говорится не о благородном муже, а о служилом. Сюда же относится и высказывание: «Целеустремленный служилый и человечный человек не стремятся жить, если это принесет вред человечности: они скорее убьют себя, чтобы сохранить полноту человечности». Этот параллелизм между «целеустремленным служилым» и «человечным человеком», как кажется, свидетельствует о том, что целеустремленный служилый добивается именно человечности. В этом смысле служилый и благородный муж, чья цель – человечность, не отличаются друг от друга, хотя следует заметить, что контексты, где слово «служилый» используется в качестве синонима слова «благородный муж», содержатся только в «Поздних изречениях».

Цзэн-цзы, принадлежавший к группе младших учеников (кроме него, туда входили, в частности, Цзы Чжан, Цзы Ю и Цзы Ся), однажды сказал: «Если человеку можно доверить малолетнего принца, поручить управление землями в сто ли и он не отступится от своего даже в опасности – благородный ли это муж? Да, это благородный муж». Сразу за этим следует такое суждение: «Служилому надлежит быть сильным и непоколебимым, поскольку бремя его тяжко и путь далек. Человечность – его бремя; разве не тяжко оно? Только со смертью останавливается он; разве это не далеко?» В этом фрагменте служилый считает своей долей достижение человечности и должен стойко выполнять эту задачу вплоть до самой смерти. Термин «служилый», использованный Цзэн-цзы, равнозначен «благородному мужу» прошлого высказывания. И тот и другой должны, даже ценой жизни, настойчиво стремиться к достижению человечности. Для школы конфуцианства, возглавлявшейся Цзэн-цзы, термины «служилый» и «благородный муж» были полностью идентичны.

Так, более раннее представление о благородном муже как идеальном человеке, получившем изысканное аристократическое воспитание, у Цзэн-цзы превращается в идею образца класса служилых, человека, состоящего на службе у князя или какой-либо аристократической семьи и обладающего талантами, необходимыми на службе у правителя. Вполне возможно, что синонимичность терминов «служилый» и «благородный муж» представляет собой результат поздней экзегезы, исправлений и добавлений, внесенных или Цзэн-цзы, или последователями учеников Конфуция.