– Очканет, – неуверенно сказал Костя.

– Посмотрим, – вздохнул Колобок. – Хотя Вольгу тоже можно понять – бежал себе по лесу горностаюшка, хвостиком помахивал, а филин его хвать!

– Вот! – обрадовался Жихарев. – Я и говорю – не мой косяк! Подставил меня чисто филин!

– Ты же сам велел птице его бросить. А когда колдун грянется оземь, он непременно в кого-нибудь превратится…

– Так я же не знал… Ну, если этот… Ольга Станиславович… по новой на меня наедет, я по нему бросков применять не буду. Я по нему удушающий захват проведу. Я же в греко-римскую борьбу ходил, пока врачи не запретили…

– Хватит митинговать! – решительно сказал Колобок. – В путь! Далека дорога наша!

В старые времена человек мог всю жизнь прожить, не удаляясь от родной деревни больше, чем верст на десять. Ну, скажем, на дальний покос или в ближнее село на ярмарку.

И ничего-то с ним не приключалось.

А в былине с героями постоянно что-то приключается. Даже если мы застаем богатыря на княжеском пиру, так его непременно прямо из-за стола наладят в дорогу. И непременно прямоезжую.

О том, что кратчайшее расстояние между двумя точками – прямая, люди догадывались задолго до Эвклида и Пифагора. И свои охотничьи и торговые тропы прокладывали так, чтобы побыстрее добраться до желаемой точки.

Потом людей стало больше, они оседлали коней, стали собираться в армии, снаряжать торговые караваны – и тропа превратилась в дорогу.

Былинный богатырь то едет на службу, то возвращается со службы. Князь Владимир отправляет его то за добычей, то для инспекции.

А в дороге обязательно что-нибудь должно произойти, и герой это заранее знает, когда пускается в путь. Недаром в русском языке существует глагол «пуститься». Пусть будет, что будет! Пускай что-нибудь приключится, да и пуще того! Трудна богатырская дорога!

Но того, что приключится совсем скоро, Костя не ожидал.

Он шагал, Кузьма-Демьян летел вперед и возвращался, разведав дорогу, Колобок задумался или задремал на плече.

Снова стало скучно. Хоть бы музычку какую в уши!

Раньше-то путники и странники сами пели на ходу, потому что с песней любая дорога становится короче. Пели пешеходы, пели всадники, пели возницы и те, кто на возах. А уж как пели ямщики, до сих пор памятно:

Ямщик лихой – он встал с полночи,

Ему взгрустнулося в тиши.

И он запел про ясны очи —

Про очи девицы-души…

А вот паровозные машинисты уже ничего не пели, потому что колеса стучат слишком громко…

В наше время, к сожалению, даже за праздничным столом петь разучились. А зачем? Ведь есть записи профессиональных певцов, вот пусть они и стараются…

Так что затянуть песняка Костя не мог и не умел, а грусть-тоска становилась все сильнее. Деревья по сторонам дороги походили друг на друга, волки навстречу не выбегали, змеи не выползали погреться в пыли…

Костя пробовал считать шаги, но сбился, когда числа стали получаться слишком уж большие.

Наконец сплошной лес кончился, и открылась равнина – зеленая, с невысокими холмами. Стало видно далеко-далеко, как дорога виляет между ними, иногда поднимаясь на холм, иногда в обход.

Тут Костя заметил на дороге какое-то движение и насторожился было, но увидел, что это всего лишь колючий шаровидный куст перекати-поля, забравшийся далеко от степи.

Вот мальчик и решил пошутить – и ради разнообразия, и чтобы показать Колобку, что он, Костя, полноценный собеседник.

Конечно, шутку он не сам придумал, а прочитал в брошюрке «Прикольные SMS-ки», но решил, что она придется как раз в масть.

– Глобальный, – позвал он и пошевелил плечом.

– Чего? – недовольно откликнулся паразит-наездник.

– Знаешь, что такое перекати-поле?

– Знаю, конечно, – зевнул вожатый. – Растения такие…

– А вот и не знаешь! – обрадовался Костя. – Перекати-поле – это скелеты мертвых Колобков!

Он-то ждал, что в ответ раздастся обычное хихиканье (над своими-то шутками Колобок очень даже смеялся), но седок молчал, и молчание было таким выразительным, что Жихарев остановился.

– Еще до чего додумаешься? – сказал наконец вожатый, и голос его сделался таким холодным, словно стужен был Колобок не на окошке, а в ледяных безднах Дальнего Космоса при температуре Абсолютного Нуля.

– Так это… Прикольно же… – пробормотал Костя и понял, что снова ляпнул что-то не то. С ним такое не раз бывало, когда он пробовал сказать что-нибудь остроумное. «Ты, Костян, когда приколоться захочешь, сперва кричи: поберегись, шутить буду!» – говорили ему друзья в спортзале.

Правильно говорили.

И отец правильно говорил о пращуре, который однажды неудачно пошутил…

– Ну, – сказал Колобок.

– Чего – ну? – спросил Костя.

– Того и ну! – сказал Колобок. – Я жду.

– Чего жду? – спросил Костя.

– А то ты не понимаешь! – сказал Колобок.

– Не понимаю, – признался Костя. – Это же прикол такой…

– Ну-ну, – сказал вожатый и заорал: – Кузьма! Где вас с Демьяном черти носят?

– Мало ли что, – подлетел филин.

– Бери меня и неси отсюдова подальше! – скомандовал Колобок. – Неси в такие края, где люди раньше думают, а потом уже рот разевают!

– Тем более, – сказал филин, подхватил вожатого за ворот и свечой, как голубок, пошел вверх.

– Стойте, стойте! – заорал мальчик изо всех сил – так что ночная птица словно бы влетела во встречный воздушный поток и запнулась в небесах.

– В чем дело? – поинтересовался Колобок. Филин держал его, зависнув в воздухе. Сейчас они походили на эмблему какой-то зловещей иностранной разведки: хищная птица распростерла крылья над миром, а в когтях круглый череп.

– Я… Я извиниться хочу, – сказал Костя. – Прости меня, Колобочек. Я опять сто пудов накосячил… Это у нас семейное…

– Это у вас точно что семейное, – сказал Колобок. – Как пошутите, так сейчас же какая-нибудь Столетняя война начнется…

– По правде, у меня от голода уже крыша едет, – сказал мальчик.

– Ничего, – сказал Глобальный. – У Микулы отъешься… Он тут неподалеку орет…

– А почему не слышно?

Удивителен русский язык!

Глагол «орать» когда-то означал «пахать».

А в некоторых деревенских говорах и сейчас «пахать полы» значит – «подметать в доме»…