неправильное в отношениях Холли и Эвана. Вряд ли они любовники, их жесты были слишком закрытыми, скорее уж как у противников – стулья на разных концах стола, скрещенные на груди руки, редкий зрительный контакт. Но и просто другом Холли его тоже не считала, это она четко дала понять.

Как я подозревал, она что-то скрывала. И дальнейшие события показали, что я прав.

Но это нас никак не касалось. Это не наше дело, и нет причин волноваться.

Однако в этом я ошибался.

Часть 2

Саванна

Три месяца назад

В школу пришел полицейский.

К сожалению, ничего необычного в этом не было. Я бы не сказала, что такое случалось каждую неделю, но очередной разгуливающий по школе коп в форме с блестящей черной портупеей больше не привлекал моего внимания. Обычно полиция появлялась, когда родители кого-нибудь из учеников разводились и никак не могли поделить ребенка. Такой-то и такой‑то лишен опекунства. Такой-то и такой-то нарушил официально установленное расписание поочередной опеки. Такому-то и такому-то судом запрещено приближаться к ребенку. Мы никогда не придавали этому значения. Кем бы ни был этот ребенок, он уже достаточно натерпелся, зачем усугублять ситуацию, глазея на него. Он не виноват, что его родители психопаты. Да и кто знает, кто из нас следующий?

Иногда копы приходили и по другим причинам. Однажды парень принес в школу складной нож и размахивал им, как Люк Скайуокер световым мечом. Иногда причиной были наркотики. Учителям плевать, что ребята употребляют, все знали, что большинство из нас что-то пробовали. Но если кого-то ловили за продажей, учителя вызывали полицию. Так что да, копы приходили не каждую неделю, но часто.

В этот день полицейский стоял во дворе вместе с директором, ковбоем-хиппи мистером Прайсом, и наблюдал, как мы разбегаемся по классам. Перемена длилась всего шесть минут – едва хватало времени, чтобы остановиться у шкафчика и поменять учебники. Следующим уроком у меня была геометрия, и мне нужно было сбегать за калькулятором, так что я спешила по бетонной дорожке, соединяющей классы. Ни один полицейский никогда не обращал на меня внимания, и я с радостью отвечала тем же.

Пока я копалась в шкафчике, ребята вокруг меня внезапно прыснули в стороны, словно рыбки при виде акулы. Это показалось мне странным, и я обернулась посмотреть, в чем дело. Ковбой Прайс стоял в пяти шагах от меня, опустив взгляд, словно рассматривал свой пупок. Коп держался на несколько шагов позади и выглядел таким же угрюмым.

Когда я ездила в машине с мамой и папой и один из них замечал полицейскую машину, они обычно говорили: «Осторожно! Впереди копы!» Как будто полиция – это какой-то опасный зверь. Да, некоторые копы и правда звери. Но я не нервничала в их присутствии. До того дня, когда один из них появился у моего шкафчика.

– Привет, Саванна, – сказал мистер Прайс, сложив руки перед собой, будто служка в церкви. – Ты не могла бы зайти ко мне в кабинет? – добродушно спросил он.

– Я опоздаю на второй урок, – предупредила я, как будто он сам не понимал.

– Ничего страшного, – заверил он.

Мне не понравилось, как на меня смотрит коп, и поэтому я спросила:

– Я в чем-то провинилась?

Директор плотно сжал губы, словно это был очень сложный вопрос. Вместо него ответил коп:

– Нет, мисс. Вы ни в чем не провинились.

Тогда зачем они хотят со мной поговорить? Мне вдруг захотелось сбежать, но куда? Территория школы закрыта, на заборах острые шипы, не выйти и не войти.

– Это касается твоих родителей, – мягко сказал мистер Прайс, и мое сердце камнем ушло в пятки.

– Что с ними? – спросила я.

Он снова поджал губы. И тогда полицейский снял фуражку, а я тут же поняла, что случилось худшее.

Мой калькулятор упал на пол, а колени подогнулись. Я дернулась вперед, как будто меня толкнули в спину.

Меня поймали две пары рук.

Директор опустился рядом со мной на колени и обнимал меня, пока я кричала.

Глава 10

Мне никогда не везло с мальчиками. По вполне очевидной причине. У меня не та фигура, которая притягивает внимание. Моя мама выиграла в генетической лотерее грудь четвертого размера и осиную талию, а я… В шестнадцать я выглядела как Слендермен – высокая, с тощими руками, без бедер и с сиськами, похожими на шарик мороженого. Да, Слендермен в свое время был легендой, но никто в здравом уме не пошел бы с ним на свидание.

Была еще одна причина, по которой я ни с кем не встречалась. Мальчики из моей школы были отстойными. Большинство все время ходили под кайфом, а те, кто хотел учиться, из школы сразу спешили домой, где разговаривали с родными на корейском или армянском, им, скорее всего, со мной даже просто поболтать не разрешили бы.

Так что можно представить мое изумление, когда офигенно симпатичный выпускник, который на следующий год поедет в Гарвард (да, именно в Гарвард), после школьных отборочных для легкоатлетов спросил, какой у меня ник в «Инстаграме». Я занималась бегом с препятствиями. В основном из-за длинных ног и нечеловеческой гибкости. Начинала я с танцев, но родители не могли себе позволить оплачивать уроки балета, а в моей старой школе танцев не было. Поэтому я вступила в команду по легкой атлетике и ко всеобщему удивлению, в том числе и моему собственному, стала там звездой.

В моей новой школе была хорошая команда по легкой атлетике. В гимнастике и танцах, если хочешь чего-то добиться, нужно брать частные уроки у стервозных прима-балерин, которые тычут учениц в живот (втянуть!) и растягивают им ноги, пока девочки не разревутся. И это дорого стоит. А у нас никогда особо и не было денег. Но чтобы выигрывать забеги, красивые ноги ни к чему, важна только скорость. А это бесплатно. Конечно, можно натренировать ноги в тренажерке, но для этого не нужна никакая Светлана, которая когда-то там танцевала в Большом театре. Плюс мы жили на четвертом этаже в доме без лифта, так что мне каждый день выпадала возможность качать квадрицепсы, а еще я все время куда-то опаздывала, так что за раз перескакивала по две-три ступеньки. Это богатым девушкам не нужно бежать на автобус – еще один балл в мою пользу.

Отборочные прошли неплохо. Я была не в лучшей форме и за лето немного растеряла силы, но по-прежнему пробегала стометровку меньше чем за пятнадцать секунд, а триста метров