Прямо над ним болтались ноги повешенных. Подошвы, покрытые коркой грязи, икры, набухшие от застывшей крови. На некоторых ногах еще оставались дырявые чулки, большинство же повешенных были в одних рубахах. Утренний ветерок слегка покачивал тела из стороны в сторону. Головы мертвецов были опущены, будто они хотели посмотреть на него, как святые в церкви. У них больше не было глаз, хищные птицы потрудились на славу.

Каспар вскочил, но вовсе не оттого, что испугался увиденного. Смерть была ему верным другом, самым верным из всех. Куда более преданным, чем товарищи по оружию, которые улепетывали при поражении, и женщины, которые с радостью отдавались тому, кто награбил больше.

Он опасался хищных зверей и одичавших собак, которых всегда привлекали вот такие деревья-виселицы. Они тоже наживались на войне. От Агно до самого Феррета[10]на юге повсюду лежали трупы людей и домашних животных — во взломанных домах, на дорогах и деревенских улицах. Каспар прекрасно понимал, что встреча с голодными волками ему совсем не нужна. А с голодными людьми и подавно.

Ветер крепчал, туман рассеялся, и местность открылась взгляду до самой долины Рейна. На одном из утесов стояла крепость, словно слившаяся со скалой, но разглядеть, есть ли там люди, было невозможно. Каспар находился на плоскогорье, куда крестьяне до войны наверняка пригоняли скотину на лето.

С одной стороны луг плавно поднимался до голой округлой вершины, а на другом краю был крутой обрыв. Каспар слышал приглушенное журчание речки в ущелье, может быть, даже водопада, но это не сильно его радовало. Пить он, конечно, хотел, но куда сильнее ему хотелось есть. Мысль о том, чтобы утолить голод мясом повешенных, Каспар быстро выбросил из головы.

Однажды ему самому пришлось несколько дней охранять трупы крестьян от оголодавших мужчин и женщин. В Данмари, превращенном в крепость, шведы собрали на кладбище и перебили тысячу шестьсот крестьян, сам Каспар прирезал с два десятка. Потом они согнали остальных крестьян, несвязанных, прямо как были, в Блоцхайм и подожгли деревню с четырех концов.

Зрелище было великолепное: со всех сторон огни устремились друг к другу и встретились в центре деревни. Выживших они заставили бросать жребий, чтобы определить, кто умрет раньше, а кто позже. И хотя вся разница составляла лишь несколько минут, всего несколько вздохов, обреченные страстно желали этой отсрочки. И даже дрались за нее. Тогда Каспар впервые подумал, что с него хватит и пора бы вернуться домой.

Он собирался подняться по пологим холмам, углубиться в горы и отыскать русло Мозеля, который вывел бы его к Эпиналю и Тулю. Оттуда рукой подать до Нанси и Марсаля, а дойдя до Марсаля, он оказался бы почти что дома. Но время для этого пришло лишь осенью 1635-го, когда шведы потерпели поражение от имперцев и отступали из Эльзаса и когда Каспару уже нечем было поживиться. В предрассветных сумерках он ушел из палаточного лагеря.

Мозель он так и не нашел и, вместо того чтобы поскорее выбраться из Вогезских гор, уходил все дальше вглубь. Он то шел по узкой извилистой долине, то оказывался на уступе скалы перед пропастью с отвесными гранитными стенами. Питался он древесной корой, черникой и травами. Однажды на брошенном подворье он нашел в хлеву мертвую овцу, в другой раз посчастливилось набрести на одичалый виноградник.

К дубу была приставлена лестница, которую, видимо, использовал священник, чтобы отпустить грехи умирающим. Но тогда, значит, это была официальная казнь. Почему для нее выбрали такое уединенное место, он не понимал. И по виду мертвых нельзя было с уверенностью сказать, кем они были при жизни — крестьянами, мародерами или солдатами. Каспар склонялся к первому. Поковырявшись в золе костра в поисках объедков, в последний раз огляделся, не найдется ли чего-то полезного, и тронулся в путь. Он пересек луг и скрылся в чаще леса. Мертвецы остались предоставлены сами себе.

* * *

Теперь Каспар спускался с горы по редколесью, где земля поросла мхом и папоротником. Тонкие, почти до самых макушек голые стволы сосен отливали рыжиной, а в зарослях рос мирт, листву которого Каспар запихивал в рот целыми пригоршнями. Шум водопада приблизился, склон стал круче, и путнику, чтобы не сорваться, приходилось спускаться зигзагами.

Горная река разлилась, очевидно, в ее верховьях прошел сильный дождь. Вода ниспадала в несколько каменных бассейнов, расположенных на разной высоте, и текла дальше по ущелью, образуя небольшие озерца. Каспар ускорил шаг, возможность утолить жажду заставила его забыть об осторожности. Едва он остановился у одного из бассейнов, как земля под ногами просела, руки попытались ухватиться за воздух, и он свалился в воду. Течение оказалось настолько сильным, что утащило его на глубину, а затем перенесло через край бассейна в русло еще ниже.

Хотя Каспар сразу же выбрался из воды, он промок до нитки. Он судорожно стал искать сухое место и нашел на берегу узкую полоску, поросшую травой, но по краю ее был намыт песок. Быстро размотал тряпки, которыми была перевязана его рваная обувь, и снял башмаки — те, что когда-то стянул с убитого имперского солдата. Затем настал черед дырявых чулок и штанов, накидки, жилета и засаленной рубахи. Кинжал и шпагу он осторожно положил рядом.

Каспар разложил одежду на земле, однако надеяться, что она высохнет, особенно не приходилось. Потом растер свое тело песком, но и тот был сырой, как и все в этом ущелье, куда сквозь густо переплетенные кроны деревьев не проникало ни лучика солнца. Попробовал разжечь огонь, но у него ничего не получилось.

Он долго сидел, съежившись и обхватив руками колени, и раздумывал, как ему выбраться из этого неприятного положения. Лицо его было обезображено оспой, и несколько длинных шрамов свидетельствовали о серьезных ранениях. Если он не ошибался, крепость, которую он видел издали, теперь находилась прямо над ним. Он заметил тропинку, по которой раньше наверняка спускались женщины, чтобы стирать в речке белье. Теперь она почти вся заросла.

Каспар оделся и начал подъем. С обороняемой стороны крепость была защищена рвом, на дне которого скопилась зловонная жижа. Он шел вдоль рва в поисках ворот, готовый в любую секунду скрыться в лесу, если его заметят. Однако ни на крепостной стене, ни у амбразур никто не показывался, а подъемный мост был почти полностью опущен. Стояла такая тишина, что Каспар вздрагивал даже от одиноких криков сокола в небе.

Он забрался на мост и подошел к воротам. Прямо перед ним лежал толстый слой застывшей смолы, которую защитники замка лили на головы атакующих в отчаянной попытке остановить их. Трупы в крепостном рве свидетельствовали о том, что оборонявшиеся хоть в чем-то преуспели. Каспар толкнул ворота, и, к его удивлению, они легко поддались, он вытащил кинжал и вступил во двор.

Стойла, кузницы и амбары нижнего замка пустовали, оттуда все забрали — лошадей, скотину, инструменты, — осталась только бочка с дождевой водой, но жажду Каспар уже успел утолить. Повсюду валялись инструменты и материалы, которые нельзя было унести с собой. В одном защищенном от ветра углу были сложены несколько дюжин сожженных трупов. Каспар насторожился — это могли сделать только уцелевшие обитатели замка. Мародеры таким не занимались, они оставляли смерть за спиной, им ни к чему было жить среди мертвецов. Он подошел ко вторым воротам, которые вели в верхний замок.