– Что это было? – Кристи почти орала.

– Они сказали «детская порнография»? – У Рэйчел дрожал голос.

– Господи, Фиби совсем плохо. – Линдси указала на столик неподалеку.

Фиби, девушка Дуни, рыдала в голос, а две старшеклассницы – я вспомнила, что обеих зовут Трейси – пытались ее успокоить.

– Сексуальные домогательства? – Кристи все никак не могла отстать от Бена. – Что это значит? Изнасилование?

– Что? – Бен поднял ладони, защищаясь. – Слушайте, я сам знаю не больше вашего.

По столовой прокатился сигнал, оповещающий о конце обеда. До урока оставалось пять минут. Кристи и Линдси бросились собирать учебники. Уилл поднял руку, будто хотел что‐то сказать на прощание. Бен ответил ему вымученным кивком.

– Позже, Снайпер.

– Ребят, вы идете? – спросила Рэйчел.

Я кивнула:

– Сразу за вами.

Однако я так и не тронулась с места. Мы с Беном продолжали молча сидеть в опустевшей столовой. Две уборщицы в резиновых перчатках выставили на прилавок магнитофон и принялись вытирать столы под традиционные мексиканские напевы, бодро макая губки в тазики с теплой водой. Я пошевелилась, только когда Бен вышел из оцепенения.

– Ты в порядке? – Я взяла его за руку, пока мы шагали к шкафчикам.

Бен с отсутствующим видом приподнял мою ладонь и легко поцеловал пальцы. Мыслями он явно был в другом месте. Раздался второй звонок. Нам обоим грозил выговор за опоздание, но на этот раз электронный сигнал нес еще и другое предупреждение. Предупреждение, которое холодным комом свернулось у меня в желудке и не спешило рассеиваться. Бен молча выпустил мою руку и побрел на следующий урок, так и не оглянувшись.

СОБРАНИЕ НАЗНАЧИЛИ В СПОРТЗАЛЕ. Рэйчел с головой ушла в телефон. Они с Кристи то и дело тыкали в экран и дружно ахали. По твиттеру уже разошлась волна картинок и видео с обеденной перемены. Большинство сопровождал хештег #флибывклетке, на некоторых стоял еще #гин. Никто не мог объяснить, что это значит. Пока мы ждали, я крутила смартфон в руках, но так и не решилась открыть френдленту. Какая‐то часть меня не хотела знать.

Линдси скользнула на трибуну рядом со мной. Я приберегла между собой и проходом место для двух человек – помня, что она придет, и надеясь, что Бен тоже к нам присоединится.

– Ты в порядке? – У Линдси сузились глаза.

Я кивнула, и она проследила за моим взглядом в сторону сцены, где Уайетт Дженнингс и Шона Уэринг из драматического кружка готовили микрофон и скамьи. Оба играли в мюзикле «Бриолин». На прошлой неделе заднюю часть спортзала превратили в школу Райделл-Хай при помощи картонных панелей, разрисованных жгуче-розовыми версиями наших шкафчиков. Мюзикл должен был стартовать в субботу вечером и продлиться неделю. Теперь сцена представляла собой школу в школе, кричащий фон к реальной драме в нашей жизни.

Рэйчел оторвалась от экрана, глядя, как Шона разворачивает провод микрофона.

– Она играет Сэнди.

Кристи тоже подняла взгляд.

– А жаль. Уайетт отлично бы смотрелся в юбке-солнце. – Она хихикнула над собственной шуткой.

Уайетт как раз закончил подключать микрофон и сделал шаг к краю сцены.

– Проверка, проверка, раз-два-три. – Он показал директору Харгроуву поднятый большой палец.

Позади раздался громкий свист – это флибустьеры начали занимать места у нас за спиной. Реджи Грант крикнул Уайетту: «Жги, детка!» Затем начались смешки, хлопки и показушные стоны. Я разобрала среди них «фея» и «дырка».

– Серьезно? – хихикнула Рэйчел. – Мы должны поверить, что он влюблен в Сэнди? Да Уайетт при первой возможности сбежал бы с кем‐нибудь из членов своей банды.

– Ага, прямо как Джон Траволта, – ответила Рэйчел.

– Что? – не поняла Кристи.

– Погугли на желтых сайтах. Мы подождем.

– Слушайте, – сказала Кристи, – я просто хочу сказать, что в смысле мачизма Уайетту далеко до Дэнни Зуко.

– Боже, Кристи, – вздохнула я. – В смысле мачизма Уайетту далеко даже до тебя.

В следующую секунду ее кулак молниеносно обогнул спину Рэйчел. Я чудом увернулась от тычка в плечо.

– А ну забери свои слова!

– Правда… – нараспев начала Рэйчел.

– Глаза колет, – хихикая, закончила за нее Линдси.

– Тут занято? – Подошедший Бен кивнул на пустое место.

Я покачала головой.

– Тебя ждет.

Линдси встала и молча поменялась со мной местами. Мне даже не пришлось ее просить. Наверное, в этом и заключается дружба. Бен обнял меня за плечи и притянул поближе. На сцену вышел директор Харгроув, за ним учительница французского мисс Спек.

– Мы хотели бы прокомментировать случившееся сегодня в столовой.

Для выступления директор нарядился в темно-красный пиджак, в котором не было ни одного натурального волокна. Полиэстер буквально сверкал в свете прожекторов. Ходили слухи, что Харгроув купил его еще в 1991 году и с тех пор хранит в кабинете на случай собраний и непредвиденных встреч с родителями.

Он сделал паузу и провел рукой по лбу, будто отбрасывая надоедливую челку. Сейчас его голова сияла лысиной, но, видимо, так было не всегда.

Дай время, и все изменится.

– В ситуациях, подобной этой, очень важно, чтобы вы получали информацию напрямую из источника. – Он произнес это так, будто полицейские каждый день врываются в школьную столовую и заковывают в наручники четырех игроков баскетбольной команды за неделю до турнира штата. – Вот факты: сегодня четверо учеников были арестованы окружным шерифом по подозрению в сексуальных домогательствах и изнасиловании ученицы.

По залу прокатился ропот. Послышались выкрики «да кто это» и «вот дерьмо». Директор Харгроув поднял ладони, ожидая, когда шум стихнет.

– Важно помнить, что все обвиняемые невиновны, пока их преступление не доказано следствием. Также хочу напомнить вам, что единственное место, где может и должно обсуждаться это происшествие, – зал суда, а никак не блоги, веб-сайты или школьные коридоры. Нам поступило строгое распоряжение не разглашать личность пострадавшей…

– Поздно, – пробормотала Кристи.

Рэйчел шикнула на нее – директор Харгроув как раз передал микрофон мисс Спек. В смысле стиля она дала бы сто очков форы прочим учителям. Вот и сейчас ее накрахмаленная белая блузка была заправлена в широкие серые слаксы, а с плеч свисал свитер сочного зеленого цвета. Аккуратное темное каре спускалось до подбородка – с единственной высеребренной прядью на лбу. После того как муж бросил ее в Нью-Йорке, мисс Спек перевезла сына в Париж, а когда он поступил в колледж, вернулась в Айову, чтобы ухаживать за больной матерью. Ту похоронили два года назад. Мисс Спек осталась. Наверное, когда полжизни провел в Нью-Йорке и Париже, нет смысла начинать все с нуля где‐то еще.